 ОГЛАВЛЕНИЕ Введение Часть первая. РОЖДЕНИЕ ПОЧАЕВСКОЙ ЛАВРЫ Глава вторая. ЦЕЛЬБОНОСНАЯ СТОПА Глава третья. ДАР МИТРОПОЛИТА НЕОФИТА. ЗАВЕЩАНИЕ АННЫ ГОЙСКОЙ Глава четвертая. ЧУДОТВОРНЫЙ ОБРАЗ. "ПРЕД СВЯТОЮ ТВОЕЮ ИКОНОЮ" Глава пятая. СУДЬБЫ ПРАВОСЛАВИЯ НА ЗАПАДНОЙ РУСИ Глава шестая. БРЕСТСКАЯ УНИЯ Часть вторая. ТРИ ВЕКА ИСТОРИИ ПОЧАЕВА Глава восьмая. "ПО СМЕРТИ БЛАЖЕННЫЙ" Глава девятая. ЛАВРА ПРИ УНИАТАХ Глава десятая. УСПЕНСКИЙ СОБОР Глава одиннадцатая. КОРОНОВАНИЕ ИКОНЫ Глава двенадцатая. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПРАВОСЛАВИЕ Глава тринадцатая. АРХИЕРЕИ ДЕВЯТНАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ 1. ЦЕРКВИ преп. АНТОНИЯ И ФЕОДОСИЯ ПЕЧЕРСКИХ, ПОХВАЛЬНАЯ ЦЕРКОВЬ Глава четырнадцатая. ПЕЩЕРНАЯ ЦЕРКОВЬ Глава пятнадцатая. АРХИЕРЕИ ДЕВЯТНАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ II. КОЛОКОЛЬНЯ. ВАРВАРИНСКАЯ ЦЕРКОВЬ. СОБОР ВОЛЫНСКИХ СВЯТЫХ. "ТЕРОНДИССА" Глава шестнадцатая. ТРОИЦКИЙ СОБОР Часть третья. ЛАВРА В ДВАДЦАТОМ ВЕКЕ Глава восемнадцатая. ЛАВРА В ПОЛЬСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ (1920-1939) Глава девятнадцатая. ВОССОЕДИНЕНИЕ, ВОЙНА, ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ (1939-1959) Глава двадцатая. КАК РАЗГОНЯЛИ МОНАСТЫРЬ (1959-1966) Глава двадцать первая. НА ПОРОГЕ ТРЕТЬЕГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ (70-е годы - 2000) Глава двадцать вторая. ОБЪЯТИЯ ОТЧА Православные Наместники Почаевской Лавры и ее архимандриты
ГЛАВА ПЕРВАЯ У ИСТОКОВ МОНАШЕСТВА ПОЧАЕВСКОГО
Волынь - древнейшая среди христианских земель Древней Руси; вслед за первопрестольным Киевом, одной из первых она была бы вправе отмечать тысячелетие своего крещения. Но, может быть, самые ранние проповедники Слова Божия появились здесь еще раньше: по преданиям западная часть нынешней Волыни уже в конце IX века входила в епархию равноапостольного Мефодия (+ 885), простиравшуюся от Моравии до волынских рек Буга и Стыри. И кто знает, не тогда ли уже пришли сюда первые иноки, которым полюбилась гора, получившая впоследствии имя Почаевской, покрытая густым лесом и имевшая множество пещер. История не сохранила для нас каких-либо сведений об их жизни. Однако мы знаем, что более века спустя другой святой, которого Церковь почтила именем равноапостольного, - великий князь Владимир приводит на Волынь духовенство греческое и болгарское и принимается здесь за крещение подвластных ему сел и городов.
Икона Почаевской Божьей Матери
В этих краях основывает он и новый город - Владимир-Волынский, где ставит храм, освященный во имя Василия Великого, святого, именем которого сам он был наречен при своем крещении. В 992 году он учреждает здесь епископскую кафедру и строит соборную церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы, и Владимир-Волынский становится центром церковной и политической жизни западно-русской окраины. Успенский Собор Так по великой милости Божией, коснувшейся князя язычника и сделавшей его крестным отцом всей земли русской, входит Волынь в круг земель христианских. Множество свидетельств той поры говорит нам, что не политический или иной расчет, но чудо и благодать, внезапно преобразившие душу киевского князя, стати той доброй почвой, которая, по словам евангельской притчи о сеятеле, дала "плод сторичный" на Древней Руси. "Возгорелся он духом и возжелал быть христианином и обратить всю землю в христианство", - говорит о нем в своем знаменитом "Слове о законе и благодати" (1051) киевский митрополит Иларион. Часть первая. РОЖДЕНИЕ ПОЧАЕВСКОЙ ЛАВРЫ Вместе с принятием христианства возникла на Руси и тяга к монашеству, к "узкому пути" спасения, и стремление это тотчас встретило поддержку и поощрение со стороны самых высоких слоев древнерусского общества. "Много монастырей, - цитирует С.М. Соловьев одну из летописей, - поставлено от царей и бояр, на богатом иждивении, но не таковы эти монастыри как те, которые поставлены слезами, постом, молитвою, бдением". Да и к той горстке монахов, что посвятили себя молитвенному деланию в лесах и пещерах горы Почаевской, еще никак не могло быть отнесено тогда слово "монастырь" Пройдут века, прежде чем из первых, рассеянных здесь, пустынников возникнет крепкая монашеская община со своим уставом, когда вырастут храмы, и колокольный звон позовет людей на церковное Богослужение. Ибо сначала люди поодиночке собираются в лесах и пещерах, чтобы "поработать Господу", угодить Ему подвигом воздержания, умерщвления плоти, поста и молитвы, а также многими трудами рук своих. Таково начало многих знаменитых русских монастырей: Киево-Печерского, Троице-Сергиева, Соловецкого, Кирилло-Белозерского и многих других. Труды прославленных и неведомых святых, небесное их заступничество кладут начало долгой и славной череде иноческих подвигов, видимым плодом которых становится со временем устроение общинной и организованной монашеской жизни. Колокольня
Таким было и затерявшееся в веках начало монашеской жизни на горе Почаевской. Здесь, однако, оно было связано с конкретным и суровым событием - с татаро-монгольским нашествием, величайшим бедствием Древней Руси. По преданию (ибо никаких письменных документов не сохранилось от этого периода), где-то около 1240 года появляются на Почаевской горе, спасаясь от татарского погрома, уцелевшие киевские иноки. Мы не знаем их имен, но книги, посвященные русским святым, донесли до нас сведения о преподобных угодниках Киево-Печерской Лавры, из среды которой вышли первые насельники горы Почаевской. По духу они - отцы, наставники, братья их. "Сюда прежде всего надобно отнести преподобного Акиндина, архимандрита Печерского. Правда, он скончался в 1235 году, но это было только за год до нашествия монголов на Русь, как раз в ту пору, когда в Киево-Печерской Лавре по преимуществу должны были жить и подвизаться святые отцы, застигнутые нашествием Батыя, в том числе и блаженные иноки, бежавшие от этого нашествия и, вследствие этого... основавшие обитель Почаевскую. К тому же известно, что первый год архимандритcтва Акиндинова в Киево-Печерской Лавре падает на 1219 год, так что по всей справедливости можно считать его главным руководителем Печерских отцов в течение целых пятнадцати лет, а отсюда, само собой разумеется, и ближайшим наставником тех из них, которые потом, спасаясь от монголов, нашли себе приют на горе Почаевской". Летний Храм
 Из жизни преподобного Акиндина известно, что именно он поручил своему современнику и ученику, преподобному иноку Поликарпу заняться жизнеописанием святых через полтора века после преподобного Нестора-Летописца, ибо никто еще не составлял их. В результате и явилось "Послание Поликарпа к Акиндину", написанное в 1234 году, т.е. за два года до появления монголов на Руси. И "если, - как говорит преп. Поликарп, - написанное им должно было остаться "будущим на пользу", то оно должно было принести немалую пользу и основателям обители Почаевской, которые, живя в то время в Киево-Печерской Лавре, читали, без сомнения, написанное Поликарпом, а всего вероятнее, что и унесли составленные им жизнеописания с собою на новое место жительства, и в жизнеописаниях этих, как и в творениях предшествующих ему описателен истории св. Лавры и подвигов преподобных Печерских: Нестора-Летописца, Иакова и Симона, почерпали для себя ту нравственную мощь, которую потом закрепили на горе Почаевской". Пещера  Еще в более близкой и непосредственной связи с основателями обители Почаевской. помимо преподобных Акиндина и Поликарпа, должны были находиться священномученик Лукиан и преподобный Памво Печерские. Святой Лукиан не только жил во времена разорения монголами Киева, но и пострадал от них около 1240 года. Это значит, что был он непосредственным современником первых почаевских насельников. По словам преосвященного Филарета Черниговского, "как один из пресвитеров Лавры он же, может быть, и благословил их в путь, когда те собирались удалиться из Киева вместе с другими отцами, бежавшими от меча вражеского"'. Другой историк Русской Церкви, митрополит Макарий, приводит старинное предание о том, что после нашествия Батыева многие иноки жили не в самой обители, а вокруг нее, по дебрям и леса им, в уединенных пещерах, и только тайно сходились в один уцелевший от разорения придел Печерской церкви для совершения богослужения"". Обосноваться в самой разоренной Лавре после того, как дотла был выжжен златоглавый Киев, было уже невозможно. Тем более, что южная часть древней Волыни оказалась в тот страшный век местом чуть более защищенным, чем другие древнерусские земли, оказавшиеся под пятой татаро-монголов. Владимир-Волынский был истреблен огнем и мечом; "небе на Владимире не остал живый, - говорит летопись, - церковь Св. Богородицы исполнена трупыя, иные церкви наполнена быша трупья и телес мертвых"'. Однако более близкий к Почаеву Кременец, как и Холм, были, наверное, единственными древнерусскими городами, коих татары не смогли взять силой. "Опустошив затем Галицкую землю, часть Польши и Венгрию, татары возвратились назад, в восточную Русь, разорив но пути северо-западную Волынь". Едва минула монгольская гроза, устроением своего края занялся галицкий князь Даниил Романович вместе с братом своим Васильком. Он восстанавливает разрушенные города, строит новые, обеспечив на два десятилетия земле своей мир, долгое время сдерживали натиск татаро-монгольских полчищ. Лишь однажды пришлось съездить ему к Батыю с традиционным уверением в покорности. Поэтому нет ничего невероятного в том, что на Волынь потянулись тогда уцелевшие русские иноки, приносившие с собой строгий аскетический дух преподобных Антония и Феодосия Печерских. Из Киева благословили они все русское монашество, и Почаев один из первых принял благословение их владеете с укладом, строем, характером затворнической иноческой жизни, столь родственной жизни Киево-Печерских иноков 9. Вот почему в честь этих великих святых освящена здесь и особая церковь. Эти святые стоят у самых истоков христианства на Руси, у корней его, привившихся в Киеве и питающих и Почаевский монастырь. В его храмах есть образы не только преподобных Антония и Феодосия Печерских, но и многих преподобных Киево-Печерской Лавры XIII века. Ибо из их среды, от их духа произошли и блаженные иноки, пришедшие на гору Почаевскую, первоначальную историю которой, по словам известного русского церковного писателя и паломника А. Н. Муравьева, следует искать "не на высоте скалы" ее, а в глубине ее пещер. Возможно, эти монахи и дали название новому месту - в память о речке Почайне, неподалеку от которой стоял некогда их монастырь. Что же касается самой древней Волыни, то ее земля прославилась целым рядом известных святых. Таковы св. Ярослав Изяславич, князь Владимиро-Волынский (-|-1096); преподобный Стефан II, епископ Волынский (-|-1094); св.Амфилохий Печерский, епископ Владимиро-Волынский; преп. Никола Святоша, в миру Святослав Давидович, князь Луцкий (-|-1142); святой Андрей Юрьевич Боголюбский, бывший короткое время князем Пересопницким на Волыни (-|-1174), св. Петр, игумен ратненский, впоследствии митрополит Московский (-|-1326) и другие. Особый интерес представляет фигура преподобного Мефодия, по преданию считающегося основателем монастыря. Преподобный Мефодий был Афонский монах, проживший в этих краях многие годы и скончавшийся в 1228 году в возрасте 137 лет. О преподобном Мефодии не сохранилось никаких письменных свидетельств, кроме народного почитания. У истока многих русских обителей стоит чудо - явление самой Пресвятой Богородицы или же особое Ее присутствие. Это явление, даруется ли оно одному или нескольким, становится как бы незримым краеугольным камнем, полагающим начало общежительной жизни монахов. На долгие последующие века служит оно знаком чудесного избранничества учрежденной обители, свидетельством небесного покрова и благоволения, распростертого над нею Царицей Небесной. Не обошло такое благоволение и заступничество Матери Божией и той горы, которую облюбовали для себя первые добравшиеся сюда иноки. Еще в древности место это сделалось чудодейственным и благодатным, несущим на себе невидимый знак избранничества. И пронеслась в народе молва: "Поча Діва творити чудеса". По мнению некоторых исследователей, в живой разговорной речи "Діва" утратило начальный звук "д" и конечный "а", и так из двух слов "Поча Діва" возникло одно - Почаів. ГЛАВА ВТОРАЯ ЦЕЛЬБОНОСНАЯ СТОПА Всякий, кто переступал порог Почаевского Успенского собора, не мог не обратить внимания на бронзовый позолоченным ковчег, находящийся за небольшой латунной оградой у первой колонны справа. Это место невольно притягивает внимание каждого. Окутанное близостью непостижимой тайны, оно словно вобрало в себя горячие молитвы нескончаемого потока богомольцев, текущего сюда уже многие столетия. И, вправду, ковчег этот, подобный древнему алтарю, сделанный из толстого, чуть желтоватого стекла с бронзовой крышкой, как будто служит для непрерывно совершающегося здесь таинства - благодатного присутствия Матери Божией. Материальный знак этого присутствия - изображение святой Цельбоносной Стопы Ее на шелковом плате, находящемся на ковчеге. Изображение это указывает на запечатленную здесь память о чуде, бывшем на горе Почаевской в 1240 году - о явлении Божией Матери в столпе огненном. Над ковчегом - большой бронзовый киот с барельефным изображением этого явления. И ковчег, и киот - творение золотых дел мастера С.Ф.Верховцева; в 1884 году ими был заменен позолоченный балдахин, возвышавшийся над Стопою в виде часовни. Выше киота - две высокие зеркальные пилястры со сребропозлащенными венцами со скипетром и короною. А внутри ковчега - три неугасимых лампады, свет от которых слегка касается темного камня, закрытого стеклянной дверцей и пребывающего во мраке. Цельбоносная Стопа... Вот здесь, на этом кусочке камня стояла некогда сама Пресвятая Богородица, и след ноги Ее отпечатался на камне. И всегда посещение Ее не остается без благодатных последствий: на этом самом месте возник чудотворный источник, неиссякающий и поныне. Однако сам камень, из которого постоянно сочится вода, находится ниже уровня пола. Он невидим для телесных очей. Приходящие в Почаев богомольцы, помолившись и поклонившись перед ковчегом, прикладываются к изображению Цельбоносной Стопы, а затем пьют и уносят с собой источаемую целебную воду. Они получают ее в серебряных ковшиках из рук иеромонаха, который несет здесь особое послушание и по традиции называется "стопочным". Люди, пришедшие сюда, знают: не раз эта вода служила источником чудесных исцелений от всякого рода недугов. Но знают ли они, как возник этот источник, как появилась в Почаеве Цельбоносная Стопа Матери Божией, сколько и Как помогала она людям? Предание говорит о том, что с началом татаро-монгольского нашествия, когда пал и был разорен стольный Киев, когда вся Древняя Русь стала словно дымящейся раной, вопиющей к небу, вознесла она слезные свои молитвы Матери Божией, испрашивая Ее небесного заступничества. Молились о том и неведомые иноки Почаевских пещер Молились они, да почиет на Почаевских горах благодать гор Афонских н холмов Киевских, да станет Пречистая Дева Покровительницей монахам и тем, кто прибегает к ней с теплой молитвой и с горячим упованием. По милости Божией молитвы эти были здесь услышаны. Однажды ночью выйдя после молитвенного бдения из пещеры, почаевские иноки вместе с крестьянами-пастухами из соседнего села увидели на верху горы Богородицу, стоящую на скале в столпе огненном. Подобно, неопалимой купине, горевшей, но не сгоравшей, во время откровения Божия Моисею на Синае, образ которой всегда служил знамением Матери Господа нашего, Пречистая Дева была объята пламенем: на голове ее была корона, а в деснице - скипетр. Явив себя людям с ослепительной леностью, она поднялась от земли на небо, оставив на скале след Своей правой Стопы. И тогда поняли иноки и пастухи (предание сохранило имя одного из последних - Иван Босый), что явление Богородицы в столпе огненном означало приближение новых бедствий, от которых Волынь и вся Русь будет страдать как бы в пламени, но по молитвам и заступничеству Богородицы уцелеет и возродится. Тут же усердной молитвой возблагодарили они Бога, даровавшего им чудесное явление Матери Божией и восславили Саму явившуюся им Деву, оставившую след Стопы Своей. Ибо с той поры Стопа стала наполняться водой. Только одно мгновение простояла Матерь Божия на твердом камне, а след ноги Ее, запечатлевшийся на нем как на мягком воске, остался навсегда. (Подобное предание существует и о Господе нашем Иисусе Христе: при вознесении Своем Спаситель наш оставил след ноги Своей на горе Елеонской). Чудесное же явление Богоматери на горе Почаевской было в 1240 году от Рождества Христова. Вскоре после этого события у подножия той скалы, на которой явилась Матерь Божия, иноки построили небольшой храм во имя Успения Пресвятой Богородицы. Но сама скала, как и след Цельбоносной Стопы на ней, в течение еще четырехсот лет оставалась под открытым небом. Лишь с 1649 года, когда на этом месте выросла церковь во имя Пресвятой Троицы, Стопа Богородицы вместе с источником оказалась наконец в храме. Сейчас на месте этого храма стоит другой - великолепный Успенский собор, и строители его только ради того, чтобы заключить эту святыню внутрь собора, в соответствии с условиями местности несколько нарушили традиционный принцип храмостроительства: собор обращен не на восток, как этого требует Устав, а, скорее, на север. С первых же дней своего появления на горе Почаевской и доныне Стопа Божией Матери является источником многих чудес. Большинство из них осталось, вероятно, неведомыми миру, и тайна их ушла вместе с теми, кто видел, испытал или был свидетелем их силы. Но многие остались запечатленными для нас как зримые знаки "великой и богатой" милости Царицы Небесной, и потому так важна для нас память о необычных исцелениях, о явленных нам чудесах. В данном случае свидетельства о них, исходящие от самих исцеленных, дошли до нас от времен сравнительно недавних, веками уже отдаленных от самого явления Богородицы. Но они тем более драгоценны как еще одно напоминание о том, что и через столетия милость и благоволение Ее не иссякают. Самое древнее из засвидетельствованных и записанных исцелений, источником которых была Цельбоносная Стопа Божией Матери, произошло в 1664 году. У одной помещицы, по фамилии Хойнацкая, был слуга, которого звали Давид, по прозвищу Гайдук. Он долго страдал жестокими болями во всем теле, а особенно в голове. От боли глаза его вылезли из орбит, и он почти потерял зрение. Жалея своего слугу, Хойнацкая (вероятно, не раз припомнив евангельскую историю о сотнике и его слуге) попросила тогдашнего почаевского игумена помолиться о больном перед Почаевской чудотворной иконой Богоматери и прислать воды от святой Стопы, чтобы помазать глаза его. Как только это было сделано, болезнь его прошла. Веком позже, в 1763 году, один волынский священник Григорий Белецкий дважды получал чудесную помощь: вначале у него был тяжелый нарыв на груди, вскрывшийся только после того, как он помазал его целебной водой. Но затем болезнь вдруг вернулась и в гораздо более тяжелой форме: у него возник новый нарыв, теперь уже внутри его тела. От боли и слабости больной не мог сам идти в Нечаев, его нужно было везти. Однако уже на полпути (о. Белецкий хотел прибыть в Почаев к празднику Успения Божией Матери) он почувствовал некоторое облегчение и даже сумел самостоятельно войти в храм и дойти до Цельбоносной Стопы. Возблагодарив Божью Матерь за этот первый знак милости, он вновь выпил Целебной воды, а дома - омыл ею все тело. После этого боли вдруг уменьшились, опухоль стала спадать, и вскоре он совершенно выздоровел. До нас дошли записи, говорящие о том, что не только люди, искавшие исцелений, получали их, но и те, кто поначалу их и те искали, но получат как бы по тайной милости, поданной Царицей Небесной. В 1770 году одна больная девушка по фамилии Загурская, находясь уже на смертном одре, попросила священника, принимавшего ее исповедь, дать ей святой воды. Священник подал ей воду из Стопы Богородицы, и, выпив ее больная выздоровела, а затем отправилась в Почаев, чтобы отблагодарить Пресвятую Деву. Оказавшись в храме, в котором прежде никогда не была, она прямо подошла к святой Стопе и заявила, что исцеление ей принесла вода, взятая именно здесь. В 1780 году у одной женщины, жившей в окрестностях Почаева, умирал трехлетний ребенок. Однажды ночью, после долгой и горячей молитвы Божьей Матери она уснула и во сне увидела некоего старца, который сказал ей: "Что ты плачешь и кричишь? Лекарство у тебя в доме". Проснувшись, женщина с трудом вспомнила, что у нее осталось немного воды от Цельбоносной Стопы. Она влила несколько капель в рот больному и вновь уснула. И снова увидела во сне того же старца, и он сказал ей теперь: "Встань, сын твой здоров". И, действительно, когда она пробудилась, ребенок сидел на постели и просил есть. Через несколько дней болезнь его была позади. В 1832 году одна мещанка из Каменец-Подольска привела в Почаев свою девятилетнюю внучку, в годовалом возрасте потерявшую зрение после перенесенной оспы. Шесть дней шли они, чтобы поклониться Почаевским святыням, и когда пришли, девочка по совету добрых людей помазала свои глаза святой водою. Когда обе они после этого отошли от Огоны на середину церкви, больная вдруг воскликнула, плача от радости: "Ах, бабушка! Я вижу Божию Матерь обеими глазами!". Девочка стала зрячей. Не одну болезнь и не одно горе уврачевала Матерь Божия, и рассказать о каждом случае невозможно. Скажем лишь, что помощь эту получали знатные и незнатные, старики и дети, православные и даже христиане иных исповеданий, все, кто приходил к Цельбоносной Стопе с верой, надеждой и усердной молитвой, все, кому по неизреченному Промыслу Божию, должна была быть послана помощь. И сегодня, как и сотни лет назад, с той же молитвой и верой идут сюда люди со своими нуждами и прошениями, со всем, что есть на сердце, преодолевая иной раз огромные расстояния, чтобы прикоснуться к святыне, испить этой воды, чая исцеления на горе Почаевской, ища благословения Пресвятой Девы, Ее покрова и заступничества. Поэтому и не иссякает человеческая благодарность, выраженная словами акафиста, что уже сотню лет соборно служится по воскресеньям монастырской братией во главе с наместником перед святой Цельбоносной Стопой: "Воспеваем вси неизреченное снисхождение Твое, Дево Чистая: яко с высоты небесныя низошла еси на святую гору Твою, из камени нам воду источающи, ея же цельбосносною силою во всем мире славно прославила еси". ГЛАВА ТРЕТЬЯ ЗАВЕЩАНИЕ АННЫ ГОИСКОЙ. ДАР МИТРОПОЛИТА НЕОФИТА
Первая теряется в седых веках с временем проповеди равноапостольных Кирилла и Мефодия, смыкаясь - через столетия - с эпохой крещения Руси. Это начало легенды, ибо никаких свидетельств о Почаеве кроме догадок, предположений, верований, не дошло до нас от той моры. Вторая эпоха восходит к татаро-монгольскому нашествию и вызван ному им приходу уцелевших киевских иноков, и отмечена она благодатным явлением Матери Божией. Это начало предания, ибо свидетельства о том времени целиком относятся к области веры и благочестия. Третья эпоха начинается с конца XVI века и связана с событием, которое вновь свидетельствует о чудесном благоволении Царицы Небесной к Почаевской обители. Это и есть доступное наблюдению историка начало Почаевской Лавры, в которой благодатное и житейское то и дело переплетаются, образуя нить единого повествования о монастырской жизни как обители "неба на земле". "Неисповедимы пути Господни! Благоволивши почтить Пресвятую Богородицу на горе Почаевской, и таким образом осчастливить христианский род спасительными средствами, Господь прежде всего отличает эту святую гору Материнской Стопою, дабы за тем уготовить Себе и Своей Матери путь к вожделенному обитанию между верующими... в иконе Своей Пресвятой Матери, подавая от нее всякому приходящему обильные милости и неисповедимые благодеяния", - говорится в польской книге "Преславная гора Почаевская". Начнем, однако, со строго исторической канвы. В середине XVI века на Волыни, недалеко от Почаева, в поместье Орле жила православная помещица Анна Ерофеевна Гойская, оставшаяся вдовой после кончины своего мужа Богдана Васильевича Гойского, бывшего земского судьи. Происходила она из старинного дворянского рода Козинских (дед ее Гринко Мжачич Козинский в 1494 году занимал должность Луцкого хорунжего, а отец Тихно Гринкович состоял державцею Овручским). отличалась характером крепким и независимым, и большой ревностью к Православной вере ". В ту пору на Волыни оказался проездом греческий митрополит Неофит, ездивший, как и многие восточные иерархи того времени, за помощью в богатую и щедрую Москву. В конце XVI века, проезжая через имение Гойской, он по усиленной просьбе "ее милости" остановился в ее доме и, как говорит "Преславная гора", "пробыл здесь несколько времени, отдыхая от путных трудов своих". Есть предположение, что на Волынь митрополита привели церковные дела этого края, которые в то время осложнялись в связи с приближающейся Брестской унией (1596 г.). Как указывает историк Василий Левицкий", греками на Руси называли всех иерархов, прибывавших с православного юга. Скорее всего, Неофит был болгарином (в жалобе на него униатского митрополита Ипатия Поцея Неофит был назван "За Грецией Софейским" ), относясь к числу тех южнославянских святителей, которые принадлежали к греческой иерархии, поскольку находились в подчинении Константинопольского Патриарха. Такой архиерей лучше всякого другого мог улаживать дела православной Церкви на юго-западе Руси, находившейся в то время под властью польской короны, в силу уже знания языка, на котором говорили и писали тогда образованные люди этого края. В Почаев же привело его, видно, желание поклониться Цельбоносной Стопе Матери Божией... Так одно чудо промыслительными путями словно породило другое, из одного источника благодати неожиданно пробился другой. "Богобоязненная Гойская" сердечно приняла у себя именитого гостя и по обычаю ревностно оказывала ему самое глубокое уважение и "всякое угодие". В благодарность за долгое гостеприимство, а, скорее, вдохновленный Самой Царицей Небесной, Неофит благословил Гойскую древней иконой Богоматери с Предвечным Младенцем, иконой, которую привез с собою из Константинополя. Должно быть, он взял этот образ как родовую заветную святыню в благословение на дальний нелегкий путь, когда ездил к Константинопольскому Патриарху, а затем по его поручению отправился в Россию, и всегда хранил ее при себе, пока Промысел Божий не подсказал оставить ее на Волыни у радушной и благочестивой помещицы Дины Гойской. Полученная Гойской икона простояла какое-то время в ее замковой молельне. Но вот, по рассказам того времени, постепенно стали домашние Гойской замечать, что от иконы исходит какой-то необычный свет. Слуги известили об этом помещицу, но она долго не хотела верить их рассказам, пока, наконец, сама не увидела икону во сне "в великом свете". Но и тогда Гойская не обратила особого внимания на это известие, пока свет, исходящий от иконы, не увидела однажды уже наяву. Прошло еще немного времени, и благодатная сила, исходящая от образа, дала знать о себе первыми чудесами. У Анны Гойской был родной брат Филипп Козинский, слепой от рождения. Уверовав в силу иконы, она убедила его обратиться с молитвой ко Пресвятой Богородице, став перед дарованным митрополитом Неофитом образом Ее, с прошением о даровании зрения. И действительно, как только со всем жаром сердца помолился он перед образом, глаза его тотчас отверзлись и он обрел зрение и стал видеть, как будто и не был слепым. После чуда, столь несомненного, происшедшего на виду у всех, Гойская уже не решилась держать икону у себя, а, собрав иноков и священников и множество православного народа, с крестным ходом и пением перенесла ее на гору Почаевскуто и отдала ее на вечное хранение монахам, обитавшим в тамошних пещерах. Чудесное исцеление и последующее за ним торжественное перенесение иконы из имения Гойской к Почаевским насельникам произошло, вероятно, в первой половине 1597 года. Ибо уже 14 ноября 1597 года Гойская составляет "фундушевую запись" на устройство Почаевского монастыря. Запись была сделана на старопольском языке14. "Я, Анна Тихоновна Ерофеева-Гойская, судина земская Луцкая. сознаю и объявляю сим моим листом всякому, кому нужно о том ведать или читаемое слышать, людям нынешним и потом будущим, что, имея постоянно перед очами моими свою Христианскую обязанность, по которой - если всяк человек обязан воздавать должное своему ближнему, то тем паче он обязан, по крайней возможности своей, воздавать должное Богу, Творцу своему, к чести и умножению святой Его славы, - а по здравом и решительном размышлении, не будучи ни от кого к тому побуждаема, не принужденно, но но доброй моей воле, единственно для умножения славы Божией, делаю следующее распоряжение относительно той моем маетности, при селе Ночаеве, где с давних пор существует каменная церковь в честь Успения Пречистой Богородицы: то, чтобы при той церкви было постоянно славословие Божие, я решилась построить и основать при ней монастырь для жительства в нем восьми чернецов, людей добрых, набожной жизни, не иного исповедания, как только греческого, подчиненных Восточной Церкви, и двух дьячков. Точно также и игумену, который будет поставлен в нем для управления, надлежит быть "завжды человекови веры христианской, послушенства Восточной церкви и святого роскозованя закону нашего греческого". Он должен быть высокой добродетельной жизни, испытанной нравственности, тихий, скромный, почтительный, трезвый, не корыстолюбивый. Братнею он должен руководить с любовью и кротостью. Если бы между игуменом и братнею произошли какие-либо несогласия и споры, то дело их должен рассмотреть епископ, "который бы не иншого закону, только греческого Восточной Церкви был". Итак, во времена Анны Гойской монастырь уже давно существовал, но, видно, запустел из-за татарских набегов. Само создание или скорее возобновление монастыря Гойской было вызвано ее желанием дать надлежащий "кров" чудотворной иконе "иж бы уставичная хвала Божия была". Но обратимся к "фундушевой записи" Анны Гойской. Два основных мотива в ней были: сохранение "греческой" (т.е. православной) веры и материальное обеспечение монастыря всем необходимым. "На содержание их (т.е. монахов - В.З.) я надаю в пользу той святой Успенской Церкви и будущего при ней монастыря и падала на вечные времена так, что это никогда не должно быть нарушено ни мною, ни потомками моими, которые после меня будут владеть тем моим имением Почаевым, ни их потомством..., и кто между тем, в противность моей воли и постановления, учинил бы что-либо ко вреду того монастыря, нарушив хоть в чем-нибудь малейшем сей добровольный мой лист и это христианское благочестивое распоряжение, - всякого такового я позываю на страшный суд пред Престол Божий, к Его святому решению; там-то всякий таковый имеет и обязан будет рассудиться со мной в этом; на всяком таковом, кто только нарушил бы в чем-либо волю мою к вреду того монастыря, да пребывает анафема и всякое неблагословение с проклятием..." Анна Гойская была женщиной независимой, доводящей до конца все свои начинания и, видимо, одаренной недюжинным умом. Черты лица ее, если судить но прижизненному ее портрету, тонкие и сухие, даже чуть резкие, говорят о характере волевом и властном. Отдавая монастырю значительную часть своего достояния, она предвидит и об опасностях для обители, исходящих, как от собственных ее наследников, так и иноверцев. Поэтому она требует от своих родных, чтобы они стояли на страже интересов монастыря, оберегая его от каких-либо нападений. Таким образом, "фундушевая запись" Анны Гойской, имеющая силу завещания, кладет начало общежительному монастырю на горе Почаевской вместо пустынной обители, существовавшей здесь уже веками. Обратим еще раз внимание на слова: "при селе Нечаеве, где с давних времен существует каменная церковь в честь Успения Пречистой Богородицы". Уже задолго до Анны Гойской монастырь не был заброшенным уголком. О его существовании, привлекавшем многих богомольцев, говорят два любопытных документа, принадлежащих польским королям Сигизмунду 1 и Сигизмунду II Августу. В своих грамотах от 20 мая 1527 года и 23 сентября 1557 года они запрещают Кременецким старостам в праздник Успения Пресвятой Богородицы высылать своих наместников в Почаев для ярмарочных сборов. Коль скоро в дни Успения бывали ярмарки, стало быть, в Почаев в эти дни наезжало множество богомольцев, и похоже, что дела на этих ярмарках шли столь успешно, что королевские запреты имели силу только на бумаге. Спустя 200 лет польский король Август III еще раз подтверждает право, освобождающее Почаев от наезда Кременецкого старосты во время Успенской ярмарки. Тем не менее все эти века монашеской жизни на "преславной горе Почаевской" остаются темными для нас. История монастыря как такового начинается, по сути, с завещания Анны Гойской и дарования ею чудотворного образа Божией Матери, которым благословил ее прибывший в эти края греческий митрополит Неофит. " Приведем этот отрывок в оригинале: "Хтож кольвек над волю и постановленье мое ку кривди того монастыря учшшсл, и сен добровольный лист мой и тот таковып христианский побожный порядок в чом же кольвек намней нарушил, тогда позываю каждого такового на страшный, справедливый и нелицемирный суд пред масетат Божий ку декретови его святому, и там ся о то каждый таковый за мною разсудити мает и будет повинен, на такового каждого, хтоб кольвек тую волю мою ку кривди того монастыря в чем кольвек нарушил, нехает зостает анафема и всякое неблагословеньство з прокляиством" (Дарственная запись Анны Гойской на устройство Почаевского монастыря от 14 ноября 1597 года. стр. 9.).
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ "ПРЕД СВЯТОЮ ТВОЕЮ ИКОНОЮ..."
Икона (типа "Умиление") изображает Матерь Божию в пояс, с Предвечным Младенцем на правой руке. В левой руке Богоматерь держит плат, которым прикрыты ноги и спина Младенца. Иисус положил левую руку на плечо Матери, а правую поднял для благословения; Она же преклонила лик к главе Сына. С левой стороны лика Ее мы видим обычную греко-славянскую надпись в виде монограммы МР, т.е.Богородица Мария; с правой, со стороны Спасителя, находится монограмма ІС ХС, т.е. Иисус Христос. Помимо этого, па иконе есть еще семь миниатюрных изображений святых на клеймах. Справа, как гласит надпись по-русски, изображен пророк Илия, под ним мученик Мина; слева - первомученик Стефан, под ним - преподобный Авраамий; внизу же иконы - лики трех святых жен: великомученицы Екатерины и преподобных Параскевы и Ирины. Судя по всему, это была семейная икона, может быть, принадлежавшая роду самого Неофита. У южных славян, как и у прочих народов, был в то время весьма распространен обычай избирать себе особых покровителей из святых, память которых от поколения к поколению отмечается как семейный или, скорее, родовой праздник. Славянские же письмена на иконе, как указывает "Преславная гора", свидетельствуют о том, что, возможно, по словам О.А.Хойнацкого, "образ Почаевский писан рукою русскою". Мы намеренно так подробно останавливаемся на описании этого дважды принесенного в дар образа. Ибо с самого своего основания история монастыря становится тесно связанной с историей иконы, многократно становившейся источником исцеляющей благодати. Ибо сила ее чудотворения становится движущей силой земной истории Почаевской обители, и в этом нам еще не раз придется убедиться. Исцеление слепорожденного Филиппа было лишь одним из первых чудес, столь явно повлиявших на судьбу монастыря; за ним последуют и другие. И потому история его будет неполна, если мы не расскажем хотя бы о немногих из них. В первые годы существования обители, когда "умножилось число иноков", по словам летописца того времени, "бед полны настали часы". Уже минул век с тех пор, как Русь окончательно сбросила с себя татаро-монгольское иго (1240 - конец XV в.), но большие отряды или шайки из Золотой Орды все еще бродили по русской земле, доходя иной раз до самых западных ее пределов. Они предавали мечу и пожару все, что встречалось на их пути. В 1607 году один из таких отрядов оказался под Почаевым; в то время, как говорит местное предание, некий монах проходил по горе, "молитвы совершая". Какой-то татарин, заметив его, подскочил к монаху, видимо, надеясь добыть себе невольника, но, увидев, что тот уже стар, ударил его со злости саблей и обезглавил. Инок, который должен был тотчас умереть, взял в руки свою отрубленную голову и, донеся ее до монастыря, положил перед чудотворной иконой Богоматери и только тогда предал дух свой Господу к общему изумлению всех и в "похвалу Пресвятой Деве, избравшей свою икону Почаевскую в явлении власти могущества своего". Это лишь одно из многих чудес того времени (ибо до 1664 года они не записывались) драгоценно для нас как особое свидетельство той крепкой веры, той любви, что сильнее смерти, которой с самого начала была окружена Матерь Божия, явившая Свою благодатную силу в иконе Почаевской. "По вере вашей будет вам", - сказал Господь Иисус Христос (Мф. 9,29), и все, что происходит с нами и в жизни, и в смерти, совершается в меру веры, силой которой, как говорит одно из православных песнопений, "побеждается естества чин". Это победа над "естеством" силой веры или, скорее, произволением Божиим, и есть то, что мы называем чудом. И чудеса, призываемые той живой, сердечной, преодолевающей законы "естества" верой, о которой говорит Евангелие, не замедлили сказаться. В 1704 году один юноша, пришедший в Почаев на праздник Успения и теснимый толпой, свалился в колодец, но, сердцем вздохнув к Почаевской Божией Матери, в последний момент уцепился за неизвестно кем протянутую ему веревку. В 1742 году некий человек по фамилии Вьенковецкий упал зимой с лошади и разбил о пень голову. Истекая кровью, он воззвал к Божией Матери, "чудодействующей на горе Почаевской". и по молитве к нему явился неведомый инок, поднял его, посадил на коня и тотчас исчез, после чего раненый благополучно вернулся домой и вскоре оправился от ранения. А в 1674 году один монах, находившийся в турецком плену и горячо молившийся Пресвятой Деве Почаевской, в день Успения был чудесным образом перенесен в Почаев, где по сей день хранятся его ручные оковы. Среди чудес, которых по неизъяснимому милосердию Господню время от времени удостаиваются люди, самыми редкими, самыми непостижимыми видятся нам воскресения мертвых. В 1664 году сын помещика Ивана Жабокрицкого Симеон, омыв водою глаза от Стопы Богоматери, был исцелен от огромного бельма на глазу. Однако вскоре после этого он тяжко заболел и затем скончался. Родители, оплакав его, уже приготовили тело к погребению, между тем бабушка новопреставленного, пани Свищевская, со слезами взмолилась ко Пресвятой Богородице на горе Почаевской: "сего внука моего посвящаю Тебе, - молилась она, - только яви благодать Свою на нем, призри на слезы родителей, соделай его живым и здоровым". После этого умерший пролежал от ночи до полудня, в полдень же вдруг протянул руки и заговорил прося пить и есть, и вскоре встал со смертного одра своего. А вот иной случай: на Успение 1710 года муж и жена из Жолквы принесли своего больного ребенка в Почаев, уповая получить для него исцеление. Но здесь ребенок умер. Тогда некоторые богомольцы посоветовали отнести умершего в церковь и положить перед чудотворной иконой Божией Матери. "Сие же бысть, - как говорит запись того времени. - да большею славою Пресвятая Дева Богородица почтена будет, неже о простом выздоровлении детища". И вот родители несут мертвого ребенка в храм, начинают слезно молиться перед святой иконой и вдруг видят: ребенок как будто просыпается, плачет и зовет: "мамо!..." - и вот уже встает, словно стряхнув с себя смерть и болезнь. Со времени прозрения Филиппа Козинского и до настоящего времени сотни раз всенародно была засвидетельствована целительная сила, исходящая от чудотворного образа Лочаевской Божией Матери. Каких только видов помощи не получали от нее люди! Не всуе называет ее однажды книга "Записей чудес Почаевских" - "скорбных матерен утешением". В своем прошении на имя Духовною Собора Лавры от 1859 года уроженка Кременца католичка Эмилия Вертинская пишет, что в детстве, получим исцеление перед чудотворной иконой, после этого пять раз испрашивала у Божией Матери помощи для тяжко, иной рад безнадежно заболевших детей своих и всякий раз получала ее! Вот уже более четырехсот лет, как находится эта икона в Почаевской обители, оставаясь своего рода средоточием ее молитвенной жизни. Это не музейная реликвия, не памятник, удивляющий нас своей стариной и худо жественными достоинствами (хотя и они неоспоримы): когда подходишь к этому образу, все эти, по-своему важные, критерии перестают существовать. Далеко не на каждою изливаются чудеса, но каждому, кто обращается к Чудотворному образу с сердечной верой, и тайно, и явно подается помощь духовная, душевная или телесная. Пройдут еще, может быть, столетия, но мы веруем, что не оскудеет источаемая здесь целительная сила, как не перестанет притекать сюда поток богомольцев, исцеляемых и питаемых ею. Каждый день в пять часов утра в Успенском храме, освещенном в предутреннем сумраке лишь одними лампадами, монастырской братней служится полунощница. После нее, при нении тропаря "Непроходимая Врата", чудотворный образ Матери Божией Почаевской медленно опускается и останавливается на уровне человеческого роста. Икона держится теперь на двух шелковых лентах: рядом с нею стоит иеромонах, называемый по традиции "киотным". Иноки, а вслед за ними и все присутствующие в храме, кто пришел на полунощницу, безмолвно и неторопливо подходят и прикладываются к Чудотворному образу. Точно так же опускается он по субботам после соборного акафиста перед Почаевской иконой и но воскресным и праздничным дням после поздней литургии. У каждого из приходящих к нему есть всегда что-то, что можно выразить лишь молитвенным вздохом, для которого всегда не хватает слов. И потому тот момент, когда при первых словах молитвы Икона начинает медленно опускаться вниз, всегда полон какого-то затаенного и напряженного ожидания чуда. И, думается, что это ожидание никогда не обманывает, ибо чудо - это подлинная встреча с Ней с глазу на глаз. Что же касается чудес видимых, истекших от Почаевской иконы, то о них хотелось бы сказать словами о. Иоанникня Галятовского, коими сч (перефразируя святого евангелиста Иоанна Богослова) заканчивает свою книгу о чудесах Богоматери: Суть же и инна многа яже сотвори Пречистая Дева Богородица, яже аще по единому писана бывают, ни самому, мню, всему миру вместити пишемых книг. Аминь".
ГЛАВА ПЯТАЯ СУДЬБЫ ПРАВОСЛАВИЯ НА ЗАПАДНОЙ РУСИ Что такое Западная Русь? Древняя Русь была единой культурной и государственной общностью разных славянских племен, слившихся затем в "русское море" с центром в Киеве. Из Киева великие князья (Олег, Игорь, равноапостольная Ольга, Святослав, равноапостольный Владимир, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах и другие) правили огромной территорией, простиравшейся от Буга до Волги, от южных степей до Новгорода. Великий князь Владимир, имевший многих сыновей, разделил необъятное свое владение на уделы, оставив каждому одно удельное княжество. И вот когда пришла с Востока мутно кровавая монгольская волна, сметавшая все и вся на своем пути, то не стало у раздробленной Руси сил противостоять ей и пали один за другим разделенные древнерусские княжества. В 1240 году пал и был едва ли не стерт с лица земли златоглавый Киев, и от того года начинает отсчитываться эпоха татаро-монгольского ига, что завершится лишь в конце XV столетия. С оскудением Киева, сожженного татарами, с прекращением рода Галицко-Волынских князей (1336-1337) Холм, Владимир Волынский и Луцк оказались под властью князя литовского. Сюда не докатилась волна нашествия, увязнувшая иа необъятных пространствах восточной и центральной Руси. Русские здесь, в Литве, составляли в ту эпоху большинство населения, и первые литовские князья покровительствовали православной Церкви. Литва в то время еще не приняла христианства, и в XIV столетии дала трех православных мучеников, чьи святые мощи находятся в Свято-Духовском соборе в Вильнюсе. Но вот в 1386 году литовский князь Ягайло женится на польской королеве Ядвиге, и условием этого брака было не только крещение самого Ягайло, но и его клятвенное обещание крестить по латинскому обряду всех своих подданных, еще остававшихся язычниками. И он держит слово: уже в следующем году крестит до 30 тысяч человек. Однако дело не ограничивается лишь литовцами-язычниками, к переходу в католичество начинают принуждать и православных. В те времена те, кто не уступает давлению, лишается гербов, дворянства и чиновной службы. Русские и литовцы провозглашают своим князем Витовта, который тоже был католиком, но отличался большей терпимостью. Однако и он воюет со Жмудью, чтобы принудить ее принять латинское крещение, объявляет католичество господствующей религией. А в Луцке, Вильне и Киеве учреждает католические кафедры. Наступление латинства идет активно, однако оно все еще остается в явном меньшинстве. Так, в середине XV века на всей территории православной Киевской епархии было всего 7 костелов, а в Жмудской латинской епархии было только 34 костела. Между тем только в одном Новогрудском воеводстве в это время было 650 православных церквей, а во владениях князя Константина Острожского более 600 церквей. Но за католичеством стояла польская корона и средства государственного давления. Латинские епископы по своему положению были "панами-радцами", т.е. членами рады сената, куда, как правило, не допускался православный епископат. Городельское постановление 1413 года указывает, что на высшие государственные должности в Литве могут назначаться только лица римско-католического вероисповедания. Там же запрещалось строительство православных храмов, которые впоследствии стали открыто отбирать у православных. На Руси в целом, в том числе и на Волыни, издревле существовало право мирян участвовать в церковном строительстве и обеспечении. Однако на литовско-польской почве оно было заменено правом патроната, которое могло быть чревато любым произволом. По этому праву великие князья и даже крупные землевладельцы в своих имениях ведали так называемым "подаванием столиц духовных", т.е. архиерейских кафедр и настоятельских мест в главнейших монастырях. По своей воле, без согласия митрополита они сами назначали на епископские и игуменские места тех, кого считали нужным и для себя выгодным, и, тем самым, как пишет историк Русской Церкви митрополит Макарий, "у Церкви была отнята даже возможность иметь достойных архипастырей и духовных вождей, борцов, которые бы ревностно и мужественно отстаивали Православие..." Латинское же духовенство действовало все напористей. В 1542 году от лица своего сейма в Петракове оно просило короля: "закрыть русское галицкое епископство, запретить русским строить новые церкви, звонить в колокола, совершать крестные ходы и чтобы тех, кто возвратился в православие, вновь вернуть и снова крестить!" Положение православных еще более осложнилось после Люблинского сейма 1569 года, соединившего Польшу и Литву в одно государство. И хотя Городельское постановление было незадолго до сейма отменено, достигнутое политическое единство подразумевало и достижение религиозного единства, которое как бы вытекало из полонизации Литвы с ее смешанным населением и было направлено к установлению единовластия римской Церкви. Об этом открыто говорил на сейме сам король Сигизмунд II Август. И хотя сам король отличался веротерпимостью, однако веротерпимость эта обернулась, как ни странно, во вред Православию. Ибо начавшееся при нем распространение протестантизма на территории Польши вызвало энергичную реакцию со стороны иезуитов, которые, по словам известного историка Русской Церкви П. Знаменского, "едва только успели несколько ослабить этого главного врага католичества, как принялись за православие". О том же пишет и С.М. Соловьев в 10 томе своей "Истории России": "Наша древняя история имеет более связи с общим ходом европейских событий, чем это кажется с первого взгляда. Великий религиозный вопрос, религиозная борьба, поднятая в Западной Европе реформою Лютера, имела сильное влияние и на судьбы Восточной Европы - судьбы нашего отечества. Великие события XVII века, как на западе, так и на востоке Европы совершаются под влиянием религиозных вопросов, религиозной борьбы...Учение Лютера и его разветвления... быстро распространялось в польских владениях; как везде, так и здесь католицизм, обнаруживая сильное противодействие врагу, выставил свое знаменитое ополчение - иезуитов. Иезуиты благодаря своим ловким приемам осилили протестантизм, больной и слабый разделением; но, осилив протестантизм, иезуиты немедленно обратили внимание на более опасного врага - на старинное, пустившее в народе глубокие корни, исповедание восточное, или русское". Столетием раньше ситуация была гораздо благоприятней, ибо политика польских королей была направлена на уравнивание гражданских прав всего населения, находящегося на территории или под владычеством Польши. что предполагало и отсутствие религиозного насилия с какой бы то ни было стороны. В то время Польша была первой из европейских стран, вставших на путь свободы совести, она действительно провозглашала эту свободу, но не могла и не всегда хотела защитить ее. "Католическая ревность очень ослабела перед реформацией, - пишет С.М.Соловьев, - и Ягеллоны (династия польских королей - В.З.) всего менее были способны возбуждать эту ревность; следовательно, и поэтому уже попытки к унии должны были прекратиться, и действительно, мысль о ней совершенно исчезла в половине XVI века". Эта ревность была разбужена, как мы сказали, реакцией на реформацию, и дело этой реакции было облегчено тем, что православное духовенство, начиная с высшего, было крайне ослаблено правом подаванья "духовных хлебов". Люди, сидевшие на этих "хлебах", получали их случайно или просто покупали их, рассматривая свои епархии как своего рода вотчины, с которых они получали доходы. Они, разумеется, не имели ни сил, ни желания противиться унии, поддерживаемой той же силой, от которой зависели их ''хлеба" и "столицы". Для того времени были характерны эпизоды грубой борьбы за власть и материальные интересы современных западнорусских православных епископов, столь далеких от забот о Православии, о грозящих последнему и реформационных, и латинских опасностей. Эпизоды эти походят как бы на измышленную кем-то сатиру и карикатуру. Но это реальные плоды развращающего права "подавания духовных хлебов - jus donandi". Защиту Православия в ту эпоху взяли на себя миряне, городские ремесленники, землевладельцы, купцы, дворяне. Именно они оказались самыми надежными борцами за веру своих отцов. На Западной Руси возникают городские братства вокруг отдельных церквей, и они становятся своего рода органами Православной соборности. Братства, пишет Карташев, "стали не скромными цеховыми группировками только, а определенно миссионерскими и вероисповедными учреждениями... В них отразились широкие задачи спасения Православия от небрежения и ненадежности самого епископата"20. Патриарх Антиохийский Иоаким. проезжавший в 1586 году через Львов, утвердил своей грамотой устав православного братства этого города. Устав содержит пункты, касающиеся благотворительности, самоуправления и права контроля в отношении дел общецерковных: "Если братья увидят и услышат, что при какой-либо церкви или другом братстве живут не по закону миряне или духовенство, то они должны напомнить виновным словесно или письменно, а в случае невнимания к их замечаниям, братчики доносят о том епископу. А если сам епископ пойдет против закона и станет править церковью не но правилам Святых Апостолов и Святых Отцов, то такому епископу да противятся все, как врагу истины". С благословения Иоакима братство завело у себя госпиталь, типографию и школу. Наряду с Львовским православные братства возникали и в Вильне и других городах. В их состав стали вступать и духовные лица - священники, игумены, архимандриты. В 1589 году, проезжая через Западную Русь во время своего путешествия в Москву, Патриарх Константинопольский Иеремия II (Транос) посетил некоторые из этих братств. Он был с большим почетом встречен Православным народом, для которого первый - за 600 лет существования Русской Церкви - визит Вселенского Патриарха предоставил возможность эффективной защиты повой формы церковной жизни. Иеремия дал каноническое оправдание существованию братств перед лицом, как пишет Карташев, "морально ослабевшей иерархии". "Это не отвержение канонического строя, а способ его восстановления через временное преобладание голоса мирян в идеальном хоре соборности в предположение необходимого исправления самой иерархии". Вселенский Патриарх утвердил новые права братств, в особенности Львовского и Свято-Троицкого в Вильне, благословив им заниматься просветительской деятельностью, печатать книги, избирать священников. Это возрождение древнего Православного принципа соборности в конце XVI столетия сыграет, как мы увидим, огромную роль при защите Православия от растворения его в унии через несколько лет... Перед тем, как прибыть на Западную Русь, Патриарх Иеремия принял участие в учреждении патриаршества в Москве. Однако Киевская митрополия оставалась в канонической зависимости от Константинополя. До сих пор Западно-Русская Церковь находилась в разрыве с Москвой, однако с учреждением патриаршества восстанавливался канонический мир в отношениях двух разделенных частей Русской Церкви и мог возникнуть вопрос об их воссоединении. Разумеется, в этом не была заинтересована польская сторона, которая искала соединения с Римом не только Киевской митрополии, но и всей Восточной Церкви. Однако веками отделенная от Москвы, западно-русская митрополия в Литовско-Польской Руси, опираясь только на свои силы, сумела отстоять Православие и выдвинула из своей среды ряд выдающихся личностей, о которых следует помянуть в нашей истории. Особой памяти заслуживает прежде всего род князей Острожских. Один из них Феодор (в монашестве Феодосии) был причислен Православной Церковью к лику преподобных. Княжил он долго, с 1386 по 1441 год. Храбрый воин, талантливый полководец, твердый и справедливый правитель, он завершил свою жизнь угодником Божиим, удалившимся от всякой славы человеческой. Был он, по словам одного польского историка, любим "волынянами и подолянами", ибо неизменно отстаивал на своих землях права Православия и русских. Тропарь преподобному называет его "Богодарованным сокровищем Волынстей земли, новым поборником веры Православныя народу Российскому". Нетленные его мощи покоятся в Дальних Пещерах Киево-Печерской Лавры. Немало сделал для защиты Православия и правнук преподобного - Константин Иванович Острожский (1460-1533). Его многочисленные военные победы сделали его, вопреки запрету занимать высокие государственные должности православным, вторым человеком в Королевской Раде (сенате). Титул его звучал так: "Пан Виленский. Гетман Наивысший, Староста Луцкий и Брацлавский, Маршалок Волынской земли". Характеризуя его, папский легат Пизон, писал: "...князь так привержен к греческой Церкви и до такой степени соблюдает ее уставы, что и на волос от них не отступает. Будучи дома благочестивым Нумой, он в боях воинственнее Ромула. Если бы удалось его привлечь в лоно нашей Матери-Церкви, примеру его последовало бы бесчисленное множество русского народа: таким уважением и славой пользуется он". Но князь Острожский оставался верным сыном Православия и при всякой возможности добивался послаблений для него. За его победы король даже разрешил ему построить две каменных церкви в самой столице -Вильне. Строились они им и в других местах. В 1521 году князь ходатайствовал за Львовское братство перед королем и добился снятия некоторых ограничений для православных. Некоторые права, дарованные королем в его ответе на жалобу братчиков, проливают свет на их положение: 1. Русские в делах судебных имеют право приносить присягу не в латинских костелах, а в своих церквах (раньше не имели права). 2. Во всех делах могут быть свидетелями на суде (раньше не могли). 3. Русские священники могут ходить по городу к больным со Святыми Дарами в церковных облачениях, но без горящих свечей и лишь на улице, называемой "русской", могут зажигать свечи. 4. Магистрат, состоящий целиком из католиков и наделенных правом назначать православных священников, должен будет теперь принимать во внимание и рекомендации со стороны самих православных (раньше не должен был). 5. Тела покойников русский священник может провожать через весь город в церковном облачении (до этого не мог), но без свечей и колокольного звона. Лишь на "русской" улице он мог зажигать свечи и звонить. Особо важная роль в защите Православия выпала на долю князя Константина Константиновича Острожского (1526-1608). Киевский воевода и один из знатнейших и влиятельнейших панов Польши и Литвы, как характеризует его знаменитый русский историк Н.И.Костомаров, Острожский более полувека оказывал влияние на польскую историю в один из самых интересных периодов ее истории. Православная Русь того времени страдала от недостатка образования и сильно проигрывала в этом отношении католичеству и только что народившемуся и проникшему в ПОЛЬШУ протестантизму. Отчасти под влиянием князя Андрея Курбского, бежавшего в Литву от Ивана Грозного и ставшего там одним из самых ревностных защитников и апологетов Православной веры, князь Острожский принимается за дело религиозного просвещения православных людей. Главным результатом его труда стало первое издание полной Славянской Библии в Остроге в 1581 году. Испросив у царя Ивана Грозного список рукописной Библии, составленной в 1499 году Новгородским архиепископом Геннадием, раздобыв и много других Библий "различных письмен и языков", князь создал достаточно ученую по тому времени комиссию, избрал такой список греческого перевода Семидесяти Толковников, который был наиболее согласен с оригинальным еврейским текстом и со славянской Библией, присланной царем. Была проделана огромная работа по исправлению и сличению текстов. Это была первая печатная Библия на славянском языке, появившаяся в православном мире, и здесь русские намного опередили прочих своих православных собратий. Осуществлено это издание диаконом Иваном Феодоровым, за коим сохранилось "звание" первопечатника. В предисловии к этому изданию князь К.К.Острожский писал: "Я вспомнил слова Спасителя: "ищите прежде всего Царствия Божия и сия вся приложится вам". Оттого у меня родилось непреодолимое желание перед своею кончиною оставить вам, православные, какой-нибудь духовный дар. Ибо когда я посмотрел на церковь, искупленную честною кровию Христа, я увидел, что ее попирают отовсюду враги и никто не может противустать им по недостатку духовного оружия - Слова Божия". И поистине это был дар для всей Русской Церкви. До 1751 года Острожская Библия перепечатывалась сначала без изменений, затем лишь с небольшими исправлениями. Издавалась она и в Почаеве. "За Библией последовал целый ряд изданий как богослужебных книг, так и разных сочинений религиозного содержания. Между ними важное место занимает книга: ''О единой истинной и Православной вере и святой апостольской Церкви", написанная священником Василием и напечатанная в 1588 году; книга эта служила опровержением сочинения Скарги, вышедшего на польском языке почти под тем же названием, и имела целью защитить Восточную Церковь против упреков, делаемых сторонниками латинской церкви... В острожской типографии напечатано также несколько книг религиозного содержания: "Листы Патриарха Иеремии" и "Диалог Патриарха Геннадия" (в 1583 году), "Исповедание о похождении Св. Духа" (1588). В 1594 издана большим фолиантом книга Василия Великого "О постничестве", а в 1596 "Маргарит" Иоанна Златоуотого... Кроме Острога князь Острожокий завел типографию в Дерманском монастыре". Помимо издательской деятельности, имя князя Острожского связано и с делом православного просвещения; он организовал школу для подготовки православных священников, носившую имя Академии. Первым ректором этой Академии был Даниил Герасимович Смотрицкий, первыми учителями были преимущественно греки, и среди них знаменитый, впоследствии Патриарх Александрии и Константинополя Кирилл Лукарис. Из среды этой школы вышло несколько духовных писателей, защищавших Православие против католической и протестантской пропаганды. В дальнейшем князь К.К.Острожский был одним из тех, кто более всего потрудился для сохранения Православия под натиском унии.
ГЛАВА ШЕСТАЯ БРЕСТСКАЯ УНИЯ Уния, т.е. отторжение части Западно-Русской Православной Церкви в конце XVI века и присоединение ее к Римско-Католической, была вызвана многими, в основном политическими, причинами. Некоторые из них мы уже обозначили. Одна из основных причин заключалась в том, что русское население и Русская Церковь жили в польском государстве, где господствующим исповеданием было католичество, которое перед натиском только что возникшего протестантизма перешло из обороны к нападению по всем фронтам. И хотя Польша была одной из первых стран в Европе, ставшей на путь веротерпимости, однако в ту эпоху она еще не умела, а, скорее всего, не хотела действенно отстоять этот принцип. Другой причиной были внутренние нестроения внутри самой Западно-Русской Церкви, слабость ее иерархии, недостаток ее авторитета. Нельзя забывать и об усиленной пропаганде со стороны зачастую более образованного, активного и фанатичного латинского духовенства. Разумеется, одной пропагандой дело не ограничивалось. С конца 80-х годов XVI века шла энергичная закулисная обработка православных епископов, и, надо сказать, не без успеха. Последние стремились к освобождению от всякой опеки со стороны мирян, а также к приобретению тех же прав и привилегий, которыми обладали епископы католические. Инициатива к заключению унии исходила от двух сторон: польского правительства и некоторых православных епископов, к которым присоединился и поставленный Патриархом Иеремией киевский митрополит Михаил Рагоза. Правда, на первых порах еще выставлялось условие сохранения за Русской Церковью всего ее догматического уклада, прав ее иерархии и всех обрядов, но в конце концов все это, за исключением обрядов, было принесено в жертву. Подготовка к унии происходила тайно и в несколько этапов. Но когда о ней стало известно, она вызвала бурное возмущение православного народа. Русское дворянство, "шляхта земель киевской, русской (т.е. галицкой, волынской и подольской)", собравшись в Люблине, составило протест: "некоторые духовные лица..., почти отложившись от восточной греческой Церкви, на каких-то приватных съездах, из-за угла и вдали от всех, на съездах необъявленных, скрытно и тайно, делают постановления против нас и нашей Религии, нарушая этим наши права и вольности". Подписавшие это заявление заявили, что не пойдут за этими епископами и будут им противодействовать. По особенно энергично прозвучал протест самого князя К.К.Острожского. Его Окружное Послание ко всем православным людям Литвы и Польши исполнено той духовной силы, которая производит впечатление и сегодня: "Дело идет не о тленном имении и погибающем богатстве, но о жизни вечной, о бессмертной душе, которой дороже быть ничего не может. Так как многие из обывателей здешней области, святой восточной церкви послушники, меня начальником Православия в здешнем краю считают, хотя сам себя я считаю не большим, но равным каждому, в правоверии стоящему, то, из боязни, чтоб не взять на себя вины пред Богом и перед вами, даю знать вашим милостям о предателях Церкви Христовой и хочу вместе с вами заодно стоять, чтоб с помощью Божией и вашим старанием они сами впали в те сети, которые на нас готовили... Что может быть бесстыднее и беззаконнее их дела? Шесть или семь злонравных человек злодейски сговорились, пастырей своих святейших Патриархов, которыми поставлены, отверглись, и считая нас всех правоверных бессловесными, своевольно осмелились от истины отрывать и за собою в пагубу низвергать! Какая нам от них польза! Вместо того, чтобы быть светом миру, они сделались тьмою и соблазном для всех. Если татары, жиды, армяне и другие в нашем государстве хранят свою веру нерушимо, то не с большим ли правом должны сохранить свою веру мы, истинные христиане? если только все в соединении заодно стоять будем? А я, как до сих пор служил восточной церкви трудом и имением своим в размножении священных книг и в прочих благочестивых вещах, так и до конца всеми моими силами на пользу братии служить обещаю". Надо сказать, что эти слова исходили из уст человека, как раз искавшего церковного единства и вступавшего в контакты с католиками и протестантами (за что его даже энергично упрекал князь Курбский). В то время религиозных войн и розней Острожский был действительно озабочен честным и подлинным соединением Церквей. Он жил на земле многих исповеданий и тяготился разделениями между христианами, однако в защите своей веры был непреклонен. Однако, как тогда, так и столетия спустя, католический Запад понимал церковное единство как сдачу неприятельской крепости в обмен на какие-то льготы. И, естественно, не вел никаких переговоров с защитниками этой крепости - мирянами, а только с ее комендантами и начальниками. Равно как и отказ православного народа подчиниться сдавшим свою крепость епископам был склонен рассматривать как простое неповиновение. В истории с унией прежде всего сказалось огромное различие двух типов экклезиологического мышления (экклезиология - учение о Церкви): того, для которого понятие о Церкви сливается с управляющей ею иерархией, и для того, для которого Церковь была прежде всего непоколебимой апостольской истиной, издревле разделяемой и сберегаемой всем народом как телом церковным. Манифест князя произвел огромное впечатление, и двое из семи епископов, инициаторов унии (и среди них влиятельнейший митрополит Львовский Гедеон Балабан), готовившейся втайне в течение ряда лет, отошли от нее. Но двое других: Кирилл Терлецкий, епископ Луцкий, и Ипатий Ноцей, епископ Брестский, отправились в Рим и там перед папой Климентом VIII без всяких условий и обсуждений признали все католические догматы, в том числе и те, которые были чужды духу Восточной Церкви. Несмотря на протесты белого духовенства и православного дворянства, требовавших, чтобы епископы, отступившие от Православной веры, были лишены сана и заменены другими, что соответствовало правительственным постановлениям 1573 года и жалованным грамотам прежних королей, подтвержденным присягой Сигизмунда III, избранного на сейме 1587 года благодаря голосам православных участников, король взял под свою защиту епископов-отступников. 29 мая 1596 года он особым манифестом объявил своим подданным об уже совершившемся соединении церквей, принимая в этом деле всю ответственность на себя. Это соединение оставалось только закрепить особым собором, который и собрался в октябре 1596 года в Бресте. Участниками его были, с одной стороны. Архидиакон Никифор, экзарх Константинопольского Патриарха, и Кирилл Лукарис от Александрийского. На соборе присутствовали также киевский митрополит Михаил Рагоза и еще семь русских епископов, а также множество архимандритов, игуменов и священников, из мирян - князь Константин Острожский с сыном и другие. С другой стороны приехало три католических епископа, ряд священников и знатные миряне, такие как князь Лев Сапега, канцлер литовский. Однако тотчас собрание разделилось, униатская его часть собралась в большом храме св. Николая, а православная, для которой по распоряжению Поцея по епархии были закрыты все городские храмы, - в одном частном доме. Трижды Православный Собор приглашал к себе митрополита Михаила, который до того заявлял себя противником унии, как и четырех епископов-униатов, но они послали сказать: "напрасно нас ждете, мы к вам не придем". А на третий день заседания на запросы православных был получен официальный ответ: "Что сделано, то сделано; хорошо ли, дурно ли мы сделали, поддавшись Римской Церкви, только теперь ничего изменить уже нельзя". Тогда Православный Собор издал постановление: "митрополит и владыки: владимирский, луцкий, полоцкий, холмский и пинский .читаются архиерейского сана, потому что без ведома своего старшего задумали соединение Церквей, которое может быть решено не пятью или десятью владыками, а Вселенским Собором". В постановлении Православного Собора было сказано: "Мы даем обет веры, чести и совести за себя и за наших потомков -не слушать этих осужденных соборным приговором митрополитов и владык, не повиноваться им, не допускать их к власти над нами. Напротив, сколько возможно противиться их определениям и распоряжениям, и стоять твердо в нашей святой вере и при истинных пастырях нашей святой Церкви..." Со своей стороны униатский собор проклял православных и завершился торжественным актом о принятии унии, которая была тотчас же утверждена королем. Православные епископы были объявлены ослушниками своего митрополита и изменниками своей Церкви, греческие экзархи - самозванцами и шпионами султана, все православные - отступниками перед лицом духовной власти своих иерархов и воли короля. Экзарх Патриарха Константинопольского Никифор, обвиненный в шпионаже, умер от голода в польской тюрьме, Кириллу Лука рису удалось спастись бегством. Православные фактически оказались вне закона. Так возникла уния, которая в ту пору, в конце XVI столетия, явилась лишь расколом внутри одной Западно-Русской Церкви. Вместо союза и единства родилось разделение, а затем и образование двух противостоящих и пребывающих во вражде друг с другом конфессий, принесшее неисчислимые беды юго-западной Руси "даже и до сего дня". У православных стали отбирать храмы, униатские епископы изгоняли православных священников из своих приходов, братства объявлялись мятежными сходками и подвергались преследованиям. Правительство теснило даже могущественного князя Острожского, обвиняя его то во всякого рода недоимках, то в причастности к казацким восстаниям, коих было немало в ту эпоху. Униаты овладели Киево-Софийским Собором и лишь Печерский монастырь сумел силой отстоять свою самостоятельность. Но особенно туго пришлось православному крестьянству; им и раньше жилось несладко, а ныне к прочим бедам добавилась еще и религиозная ревность со стороны своих господ. При этом уния внедрялась медленно, и нельзя сказать, чтобы особенно процветала. Ее точки зрения и Православие, и униатство считалось исключительно холопской верой, и дворяне, переходившие в унию, начинали вскоре стыдиться ее и переходили в веру господскую, т.е. латинскую. Уния приобретала цену всего лишь переходной ступени. Такой взгляд на нее был уже у первых ее вождей - Терлецкого и Поцея, и стараниями их даже сохранившееся восточное богослужение все более размывалось латинским. Однако процесс латинизации все более наталкивался на глухое сопротивление самого униатского белого духовенства, которое все еще сохраняло свою приверженность древним отеческим обрядам. Поэтому инициаторы унии поставили своей целью создать и особое монашество "на восточный манер", но преобразовав его по образцу монашеских орденов Западной Церкви. Такой орден и был создан в начале XVII века; приняв имя св. Василия Великого, он назывался базилианским. Через двенадцать лет после Брестского собора умирает князь Константин Константинович Острожский. Наследники его, как и потомки Других знатных фамилий, постепенно переходят в католичество. У Православия на Волыни почти не остается сильных и влиятельных защитников. "Где тот бесценный камень, - писал в 1610 году Смотрицкий в "Плаче от лица Вселенской, Апостольской (т.е. Православной) Церкви", который я между иными перлами, как солнце между звездами, носила в короне на голове моей, - где дом князей Острожских, сиявший более всех других блеском своей старожитной веры? Где другие драгоценные камни той же короны - роды князей Слуцких, Заславских, Вишневецких, Збаражских, Сангушек, Чарторыйских... и других, которые перечислять пришлось бы долго? Где и иные мои драгоценности, где древние, родовитые, сильные, во всем свете, славные своим могуществом и доблестью?.." В 1632 году Киевский митрополит Исайя Копинский писал Московскому Патриарху Филарету: "благочестивых князей нет, благородных вельмож оскуде, все от восточного Православия на запад уклонишася; едва кто уже от худых и неславных при благочестии и Православной вере обретается". Однако именно им, "худым и неславным" - крестьянам, ремесленникам, купцам, монахам, стойким представителям белого духовенства - предстоит вынести на своих плечах всю тяжесть борьбы с унией в последующее столетие и отстоять на юго-западной Руси веру своих отцов, передавая ее от поколения к поколению. Именно в эту эпоху Промыслу Божию было угодно послать на Западную Русь чудотворную икону Матери Божией, чьи чудеса подвигли православную помещицу Анну Гойскую к основанию монастыря, "не иного исповедания, как только Греческого". Именно в эту эпоху Богу было угодно явить в этом крае великого святого, каким стал знаменитый духовник князя Острожского и многих других - преподобный Иов. Его жизнь и подвиги и поныне остаются самой яркой страницей в истории Почаевской обители.
ТРИ ВЕКА ИСТОРИИ ПОЧАЕВА ГЛАВА СЕДЬМАЯ ПРЕПОДОБНЫЙ ИОВ, ИГУМЕН ПОЧАЕВСКИЙ В помянниках Почаевской Лавры в прошлом веке хранилась запись рода преподобного Иова, "от року Божия 1641", сделанная, очевидно, им самим. Из этой записи мы узнаем, что отца его звали Иоанном, а мать Агафией, и что были они, вероятно, дворянского рода, ибо только родовитые люди в те времена сохраняли при имени то, что ныне называется фамилией: Железо. По словам о. А. Хойнацкого, преподобный происходил из тех русских галичан, "для которых Православие и русская народность составляли драгоценнейшее достояние, и которые, сами будучи лучшими борцами за отеческие обычаи, умели внушать те же чувства и стремления своим детям и преемникам". Родился преподобный в 1551 году в "Покутье", в краю, лежащем между Карпатскими горами и Днестром, близ города Коломыи, и при крещении был наречен Иоанном. С ранних лет, как и многие русские святые, Иоанн стал обнаруживать стремление к уединенной и молитвенной жизни. Ему не исполнилось и десяти лет, как он оставил свой дом, и, "уклонившись от очей любимых родителей", тайно удалился в ближайший Угорницкий монастырь, где и попросил игумена "дозволить ему служить братии". Уже тогда "прозорливый настоятель увидел в нем избранника Божия и в нем имеющую быть Божию силу", пишет первый жизнеописатель преподобного, ученик его и преемник на игуменском служении Дострей. Его жизнеописание, изданное в 1791 году, никак не претендует на то, чтобы быть научным исследованием в современном смысле, оно написано в стиле уже готового жития, но это практически единственный источник, откуда мы можем почерпнуть сведения о преподобном. Юный послушник, стараясь "угодить каждому из наименьших монастырских работников", вскоре заслужил к себе всеобщее расположение и любовь. Игумен, "видя его добрые нравы, кротость и глубокое смирение", принял его в число иноков и вскоре, как говорит его биограф, постриг его (на 12-ом году жизни) в монашество, дав ему имя Иов. Угорницкий настоятель не ошибся в Иове, сразу признав в нем "доброго воина" Церкви, ибо тот как бы уже родился иноком, "живя как ангел Божий посреди братии". В 30 лет (вероятно, в 1581 году) Иов был рукоположен во священника (хотя долгое время но смирению своему отказывался от этого сана), а вскоре после этого был пострижен в схиму, "ради невместимой в сердце своем благодати Божией, которой всегда усердно горел", как пишет о том Досифей. При новом пострижении к преподобному вернулось его прежнее имя - Иоанн - в память святого Иоанна Предтечи. Однако в истории Русской Церкви, в месяцеслове и в народном почитании за ним сохранилось имя Иов, ибо, как говорит его житие, "не именем токмо, но и самой вещью, многоболезному оному в Ветхом Завете Иову блаженнейший отец наш Иов уподобился". Слава о подвигах и добродетелях Угорницкого подвижника распространилась по Галиции и Волыни. Дошла она и до Константина Константиновича Острожского, собиравшего в то время силы для укрепления Церкви Православной. По усиленной его просьбе Иов из Угорняцкой обители был переведен в Дубенскую Крестовоздвиженскую (в г. Дубно на Волыни), в которой Острожский был ктитором, "для показания, - как писал князь, - образа иноческих подвигов братии сего монастыря". Вскоре после этого перевода Дубенские иноки сделали Иова игуменом, и в этом сане подвизался он около двадцати лет. При содействии и покровительстве князя, Дубенский игумен тотчас вступил в борьбу по защите теснимого Православия - прежде всего словом устным и письменным. Особое значение придавал он просвещению, распространению книг среди православного народа. С этой целью он завел в своем монастыре искусных переводчиков и писцов, и даже сам, по свидетельству его жизнеописателя, "писанием таковых книг упражняшеся". Ибо книги и проповеди были в то время серьезной опорой православных против латино-польских притязаний. Издание славянской Острожской Библии, этого величайшего памятника просвещения XVI века, не обошлось, разумеется, без совета и благословения преподобного. Недаром набожный князь Константин Константинович любил уединяться для молитвы в Дубенском монастыре, проводя здесь иной раз по целой неделе и открывая душу святому игумену. С его помощью Иов собрал вокруг себя многочисленное братство, которое под его руководством занималось переводом и изучением святоотеческих писаний. Сам будучи примером благочестия, преподобный Иов поднял и нравственно-духовный уровень вверенного ему монастыря. "Сего ради, пишет Досифей, - все окрестные страны начали, собираясь, служати ему честию и похвалами". Он же, строгий прежде всего к самому себе, с ранних лет стяжавший дух кротости и смирения, стал тяготиться мирской славой, ибо от единого только "тайнозрителя Бога желал быть славим". Тогда он решает отправиться на гору Почаевскую, после двадцати лет игуменства, чтобы, оградив себя от мирских похвал, сделаться здесь простым иноком. В то время князь Острожский, соревнуясь с католичеством, хотел преобразовать все монастыри на своих землях в общежительные по уставу святого Василия Великого, что устраняло возможность отшельнической жизни, к которой с детства стремилась душа Иова. Потому-то и ушел он на гору "от древле светлостию чудес многих сияющую", что хотел спасаться здесь в безмолвии и пустынножительстве. Однако Промысел Божий судил иначе. Почаевский монастырь только что получил богатые пожертвования от Анны Гойской. Число иноков в нем умножилось. "Фундушевая запись" делала его монастырем общежительным, однако этот порядок жизни его, видно, только созидался. Мы не знаем имен первых насельников Почаева, знаем только, что как только Иов успел обосноваться на горе, братия, что в то время была очень немногочисленной, почувствовав в нем великую духовную силу, единодушно и со слезами снова поставила его игуменом и начальником устрояемого ею общежития. И вот что примечательно: ни письменные свидетельства, ни предания устные не сохранили никаких сведений о настоятелях, предшествовавших преподобному Иову. До него почаевские пустынники, по примеру пустынножителей Афона, могли и не иметь особых настоятелей, подчиняясь лишь каким-либо духовным старцам, чьи имена не сохранились. Иов был первым настоящим организатором возникающей Почаевской обители, ибо, по словам Досифея, "сицевого стража зело подвижна и искусна изводи имети Пресвятая Дева Богородица Мария и своей небеси подобящейся обители". Преподобный ввел в своей обители древний Студийский устав, устроив в ней жизнь по примеру Киево-Печерской Лавры. В те первые "послеуниатские" годы нужно было иметь необыкновенное благоразумие, твердость воли, глубокую убежденность и укорененность в Православии не только для того, чтобы управлять строящейся обителью, но даже и просто для того, чтобы сохранить свою веру. Однако преподобный Иов после двадцатилетнего управления Дубенским Крестовоздвиженским монастырем имел уже достаточный навык к этому. И вот великий аскет, любитель безмолвия и пустынножительства, ревностно принимается за это Богом посланное ему дело, не гнушаясь и тяготами, связанными с материальным устроением обители. И все эти тяготы и попечения, столь чуждые его внутреннему духовному строю и присущему ему созерцательному подвижничеству, безропотно несет он до конца своей жизни, не брезгая даже судами и бумажной волокитой. Ибо такие задачи возлагались на него Промыслом, и в дальнейшем мы видим преподобного в роли хладнокровного и упорного защитника интересов Православия и обители. Защищать же их пришлось в скором времени уже от внука и наследника Анны Гойской, Андрея Фирлея. Фирлей, носивший титул каштеляна Бельзского, впоследствии воеводы Сандомирского, был лютеранином и еще при жизни Гойской не мог спокойно смотреть на Почаевский монастырь, которому та даровала часть своих имений и доходов. Не убоявшись того ''страшного суда пред престолом Божиим", на который так решительно "позывала" составительница "фундушевой записи" всякого нарушителя ее воли, Фирлей после ее кончины (произошедшей в 1617 году) стал всячески "портить" и нарушать фундуш, постепенно отбирая у монастыря все завещанное ему имущество. Мало того, владея землею вокруг монастыря, Фирлей даже запретил возить через нее воду из почаевских колодцев. По преданию, в ответ на это Иов, помолившись Пресвятой Деве Марии, велел начать рыть колодец тут же на скале. Можно представить себе сколь изнурителен был этот труд для иноков, не имевших никакой техники, но Господь увенчал успехом их усилия: на глубине 46 метров показалась вода. Этим колодцем монастырь пользуется и сейчас. Фирлей, однако, на этом не остановился. В 1623 году он натравил на обитель орду своих буйных слуг, которые, разграбив монастырское имущество, похитили и Чудотворную икону. "Ибо, думал он, - говорит "Преславная гора Почаевская", - если возьму Чудотворную икону, иноки не возмогут оставаться на этом месте". После этого грабежа Иову пришлось судиться с Фирлеем целых четверть века, неоднократно бывать в Кременецком и Луцком судах, подавать разные иски и жалобы и, в конце концов, несмотря на неравную борьбу с богатым вельможей, добиться частичного успеха - вернуть то, что оставалось от похищенного. Перед самой своей смертью (1647) Фирлей должен был покончить тяжбу актом примирения с иноками, "не в унии состоящими". Да и для него самого эта "война" с Богородицей и Преподобным окончилась явным поражением и вразумлением. Однажды созвав гостей и устроив угощение. Фирлей, "от радости дьявольской не ведая, что более делать", да и приняв, видно, немалую дозу горячительного, нарядил свою жену в церковные облачения, дал ей в руки святую чашу, а для куражу принес еще и чудотворную икону Почаевской Божией Матери. Но Матерь Божия не допустила такого поругания Своей иконы, и едва началось это разнузданное действо, как на Фирлееву жену "напал бес лют, которым она удручена была еще чрез долгое время". Это "стрясение бесом" произвело впечатление даже на самого Фирлея, и он в конце концов безропотно возвратил Икону обители. Только тогда жена его была оставлена бесом и исцелилась. Подобную борьбу, наряду с судебными процессами по защите имущества, завещанного монастырю разными благотворителями, Иову приходилось вести и с другими важными лицами, враждебно настроенными к обители. И не только ее интересы защищал преподобный, но и интересы соседних с ней монастырей и храмов, которых он был "дозорцею", т.е. блюстителем. Все это требовало от него постоянного напряжения и многих сил, но тем не менее он никому не препоручал вести судебные тяжбы, но всегда самолично нес их бремя. Как испытанный борец, он до конца жизни своей стоял на страже горы Почаевской, надеясь лишь на помощь Божию. Много трудов положил преподобный и на устроение и процветание вверенной ему Богом обители. Он участвовал во всех монастырских трудах, во все вникал, имел над всем неусыпный надзор, подавая братии пример трудолюбия и подвига. Своими руками сажал он деревья, копал и чистил монастырские пруды (они сохранились и до сих пор), и никто не видел его сидящим без дела. Труды его были велики, и, по словам его жизнеописателя, только "самому Богу, тайная сердец человеческих проникающему, удобно их сочислити". Около 1626 года Почаевская обитель сильно пострадала от пожара, и преподобный Иов, не найдя достаточно материальной поддержки на месте, посылает 1 мая 1626 года письмо русскому царю Михаилу Федоровичу, где, описывая ущерб, причиненный монастырю пожаром, в котором погибла "краса церковная, одежда священническая, Евангелие, кресты и прочее благолепие церковное", жалуется царю на растущее число противников отеческой веры и просит его помощи". Но в распоряжении монастыря было оружие более действенное, чем жалобы и суды. Еще до прибытия Иова па гору Почаевскую, обитель располагала прекрасной по тому времени типографией, оставленной Анной Гойской. Теперь уже не переписыванием только мог он распространять необходимые для утверждения Православия книги, но и печатанием и размножением их. В то время, когда, по свидетельству историков, все древнейшие типографии юго-западного края России в первой половине XVII века постепенно прекращали свое существование, на Волыни была одна только "славяно-русская типография Почаевская". Среди книг, изданных этой типографией во времена Иова, можно указать на "Слово Максима Грека на латинян" и, помимо этого, печатались здесь проскомидийные листы для рассылки по православным храмам, письма и послания православных патриархов, молитвы на разные случаи и т.п. "Упражнялся" в составлении книг, как мы сказали, и сам преподобный. Он делал выписки из творений святых Отцов и составлял поучения и беседы. Один из таких сборников, точнее часть его (из предполагаемых 900 листов сохранилось лишь 123), дошел и до нас. В 1884 году этот труд был опубликован под названием "Пчела Почаевская". Книга носит апологетический характер и направлена большей частью против протестантских сект, распространившихся в то время в юго-западной Руси, основном против социнианства32. Рукопись Иова включает в себя изложение всего учения Православной Церкви о Пресвятой Троице и Божестве Иисуса Христа и заканчивается учением об иконах, храмах, о монашестве, борьбе со страстями и т.п. По мнению проф. Петрова, редактировавшего книгу для первого издания, "она может идти в сравнение лишь с наиболее капитальными трудами того времени в этой области, а именно: "Показанием истины" Зиновия Оттенского, посланиями старца Артемия и "Книгой о вере" 1602 и 1619 п..., и в некоторых отношениях даже выше их, ибо целиком самостоятельна. Преподобный Иов целиком стоит на почве Священного Писания, церковного Предания и святоотеческнх творений и не столько доказывает истины Церкви, сколько раскрывает и уясняет их". Эта книга, как и другие поучения Иова, написана на чистом церковнославянском языке, тогда как другие православные писатели того времени писали на распространенном славяно-польском языке-, разбавленном малороссийскими выражениями. Будем помнить, что писание было для Иова не отвлеченным делом, но актом глубоко церковным, дополняемым, вероятно, и устными поучениями. Авторитет Почаевского игумена был в то время очень высок в православном мире Речи Посполитой. В 1628 году он приглашается в Киев на Православный Собор, созванный для разбора неотложных дел. Одним из главных дел было рассмотрение просьбы известного церковного писателя и епископа Мелетия Смотрицкого, бывшего рьяным защитником Православия, затем перешедшего в унию, а ныне опять пожелавшего вернуться в Церковь своих отцов, которую он некогда отстаивал (однако тотчас после собора ушедшего из нее вновь). Участники Собора заявили, что они "твердо стоят в Православной восточной вере, не мыслят об отступлении в унию и под клятвою обещаются не уступать и увещевают к тому весь православный народ". Под этим решением стоит и подпись преподобного: "Иоанн Железо, игумен Почаевский". Мы узнаем в нем соединение черт характера, свойственное многим православным святым, однако достигаемое лишь непрестанной внутренней работой и жизнью по Евангелию. Твердость характера соединялась в Иове со смирением, братолюбием и совершенным беззлобием. Так, застав однажды человека, воровавшего монастырскую пшеницу, преподобный сам помог ему взвалить па плечи набитый краденым зерном мешок и только напомнил ему о заповедях Божиих и о "Суде нелицемерном", где каждый должен будет дать ответ за содеянное. И вор, раскаявшись, пал в ноги святому. Был же он человеком известным в округе, больше всего на свете боявшимся огласки. Но Почаевский игумен сохранил его тайну; житие, которое повествует об этом эпизоде, так и не раскрывает имени того человека. Был преподобный миролюбив и немногословен до крайности, так что, по словам Досифея, только и можно было слышать от него: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя..." Внутренняя жизнь православных святых чаще всего остается тайной, открытой лишь Господу, "испытующему все глубины сердца" (Притч. 20, 27). О ней доходят до нас лишь косвенные свидетельства: рассказы учеников, поучения, родившиеся из опыта молитвы. В случае преподобного Иова таким свидетельством стала знаменитая его пещера, куда ползком и по сей день может залезть с трудом не всякий человек и где невозможно ни удобно сесть, ни лечь, ни вытянуть ноги. Каждый, кто побывал в ней, помнит ее скользкие стены и ощущение полной замкнутости и тесноты, невольно наводящее на мысль о гробнице... На целые дни и даже недели оставлял святой игумен свою братию, дабы проводить их в беспрерывной молитве, по словам его жизнеописателя, "слезами токмо от чистого сердца изливаемыми питаемый". Тот же Досифей, описывая его духовные подвиги, добавляет: "Если бы каменная пещера, в которой обитал он, имела уста, то она поведала бы нам все тайные подвиги сего многострадального Иова, по слову Евангельскому: "аще люди умолкнут, камени возопиют" (Лк. 19, 40). Говорят, от многодневных стояний на молитве ноги у Иова отекали так, что покрывались язвами, следы от которых до сих пор остались на нетленных мощах его. Так молился он, по слову того же ученика, "о благостоянии мира во зле лежащего", и однажды видан Досифей, как необычайный свет озарил пещеру преподобного во время молитвы, и в течение двух часов свет этот, исходивший из глубины пещеры, освещал противоположную сторону церкви. "Я же, - говорит свидетель, - увидев сие, падши на землю. чрезвычайно напугался, странным таковым видением побежден". Несмотря на свои подвижнические и молитвенные труды, Господь благословил долгим веком Своего угодника: он прожил ровно сто лет. Преподобный родился в начале царствования Ивана Грозного, если брать за точку отсчета Русскую историю, а скончался в начале царствования Алексея Михайловича. За неделю до кончины, 21 октября 1651 года преподобный Иов получил откровение о точном дне своей смерти. 28 октября он сам отслужил Божественную литургию и, окончив ее и дав последнее целование братии, без всякой болезни мирно отошел ко Господу "в тот самый час, который предсказал". Семь лет и девять месяцев пролежало в земле тело преподобного Нова после его погребения. Но преданию, в это время люди иногда видели необычный свет над его могилой. И вот однажды почивший игумен явился в "сонном видении" тогдашнему киевскому митрополиту Дионисию Балабану со следующими словами: "известную твоему преосвященству, я ко тобою Бог хощет открыта кости мои". Митрополит был человек не склонный к суевериям и достаточно просвещенный, и хотя он и узнал старца, но не спешил тотчас верить и следовать снам. Видение повторилось еще раз и еще, и на третий раз преподобный уже пригрозил владыке наказанием, и тогда тот уразумел, что сны эти были "от Божия произволения". В тот же день митрополит отправился в Почаевскую обитель и, учинив дознание о жизни почившего игумена, повелел немедленно открыть гроб, в котором лежали мощи его. Мощи были найдены "без всякого истления, как бы того же часа погребенные, и исполненные недоразуменного благоухания". Тогда митрополит повелел взять нетленные мощи Почаевского игумена и со всею честью при большом скоплении народа перенес их в недавно воздвигнутую церковь Пресвятой Троицы. Было это 28 августа 1659 года, день, в который, наряду с 28 октября - днем блаженной кончины и 6 мая - днем памяти праведного Иова Многострадального, отмечается память преподобного Иова Почаевского в Русской Православной Церкви. Так монастырь обрел третью святыню.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ "ПО СМЕРТИ БЛАЖЕННЫЙ" По свидетельству того же Досифея, остающегося до сего дня единственным биографом-очевидцем жизни преподобного, после обретения святых мощей его, стали происходить от них первые исцеления страждущих, ибо Иов, не устававший делать добро при жизни, "и по смерти добро творити верою притекающим к нему не престаяше". Первым, кого столь чудесно и явно коснулось это добро, был сам жизнеописатель преподобного - Досифей, в ту пору игумен Почаевский. В том же 1659 году на праздник Воздвиженья (т.е. всего через две с половиной недели после перенесения мощей) прибыла в Почаев одна знатная и богатая богомолка Ева Домашевская. В полночь она услышала пение, раздающееся из храма, и увидела удивительный свет, сияющий в его окнах. Домашевская послала свою служанку, чтобы узнать, что происходит в храме. Посланная вошла в церковь ("ангельской бо рукою быша отверсты двери", - как пишет Досифей) и увидела тот же "свет неприступный" и услышала пение, "коим не могут петь уста человеческие". Пораженная видением Анна (так звали служанку) поняла, что видит самого преподобного Иова, совершающего молитву с двумя "светолепными юношами". "Не бойся, девица, - обратился преподобный к застывшей от страха Анне, - но пойди и позови ко мне игумена обители". "Он лежит на смертном одре, - отвечала Анна. Тогда преподобный подал ей шелковый платок, омоченный в миро, и велел отнести его больному Досифею. Тот же, мучаясь страшным жаром ("одержим бо бяше огнем презельным" ), когда Анна приблизилась к его дверям и стала звать его в храм, услышав женский голос, принял это за наущение беса и не велел пускать. Но служанка не переставала "докучать старцу, стуча в его двери", говоря ему: "если святыня твоя считает меня за привидение, то пошли хоть служителя твоего, чтобы он принял от меня свиток сей врачевания. Данный тебе от блаженного". Тогда Досифей пустил Анну, взял от нее платок и, помазав "от напоенного мира" свое тело, тотчас сделался совершенно здоровым, так что смог встать и пойти в храм. Однако небесное видение уже исчезло, и Досифей увидел экклесиарха, отпирающего церковные двери. Изумленный игумен сказал ему: "что это, отче брате, совершается в святыне сей?" Экклесиарх со своей стороны изумился еще более и ответил: "Отче всечестный! Я ради великой болезни твоей не пошел к тебе за благословением; ибо вчера мы оставили тебя едва живым на ложе, а се ты всецел спешишь на утреннее пение". "Спешу, - отвечал Досифей, - исполнить повеление блаженного отца нашего Иова" и рассказал о совершившемся чуде. Как только экклесиарх отпер двери церковные, Досифей тотчас припал к земле перед ракой преподобного и, воздав благодарение Богу, которое Он сотворил через Иова, приступил затем к совершению Божественной службы, к удивлению всех, знавших о его болезни. Здесь, конечно, мы не можем пересказать и малой части тех чудес. что совершились но ходатайству блаженного Иова. Но об одном - чуде, к которому преподобный Иов был непосредственно причастен, - не рассказать нельзя, ибо без него неполна будет многовековая история почаевского монашества. Речь пойдет на этот раз о заступничестве и спасении, коснувшихся не одного человека, но всей монастырской братин. О чуде, совершившемся не только перед одним благочестивым взором верующего, но как бы перед оком самой истории. Но сначала нам нужно вернуться ненадолго в прошлое. Ева Домашевская, о которой мы только что упомянули, вместе со своим мужем Феодором принадлежали к числу тех уже редких в то время дворянских семейств, что были крепки своей отеческой верой и стремились что-то сделать для Православной Церкви. При жизни преподобного Иова они. несомненно, были его духовными детьми. Они стали вторыми после Анны Гойской крупными благотворителями монастыря - в 1649 году построили на горе Почаевской прекрасный Свято-Троицкий каменный храм с двумя приделами в честь Благовещения Пресвятой Богородицы и великомученика Феодора. Церковь была воздвигнута на самой вершине горы над Стопою Богоматери, и сюда же перенесли Ее чудотворную икону, поставив ее по древнеправославному обычаю в иконостас над Царскими вратами. (Помимо этого, супруги Домашевские отказали обители большую сумму денег, прося по смерти похоронить их тела в новосозданном храме, что и было потом исполнено.) Вот над этим самым храмом (который ныне можно видеть лишь на картине, изображающей Домашевских, держащих храм на своих руках), как и над всей обителью, в июле 1675 года нависла смертельная опасность. Это случилось при польском короле Яне Собесском. Расскажем об этой истории словами историка, автора "летописного повествования о Малой России": "Магомет IV, султан, вознамерился наисильнее мстить Польше за нарушение Буджакскаго (или Бучакскаго) мира и за поражение войск при Хотине. Он, препоруча войско свое новому визирю Кара-Мустафе. отправил его с оным на Польшу... Визирь же турецкий пошел в Подолию там давно живущих волохов на колья посажал. Такую же казнь по взятии города и в Микулине делал; потом взял на договор крепость Подарецу, оную срыл, а церкви и кладбища посрамил и имение разграбил. За сим чрез измену получил Збараж... и расположив свой стан при Збараже, отправил 50.000 человек конницы турок и татар, под предводительством Нуредина, султана татарского, с тем, чтобы учинили нападение на короля и лишили бы его постоев и все опустошили бы на пути своем... Пурредин султан, следуя к Львову, все, что было ему на пути, мечом и огнем пленил...". И вот на пути этого победоносного войска оказался небольшой и незащищенный православный монастырь Почаевский. Подступив к нему, турки уже сожгли окрестные строения, убили двух человек из братии и начали готовиться к штурму. С военной точки зрения он не представлял для них серьезной операции: монастырь в то время не имел ни крепостных стен, ни сторожевых башен, как это изображается на позднейших гравюрах, и за его деревянной оградой скрывалось множество мирных беженцев. Как турки расправлялись в то время с пленными, будь то солдаты или мирные жители, было известно, помощи ждать было неоткуда. И вот игумен обители о. Иосиф Добромирский убедил братию оставить всякую надежду на помощь земную и обратиться к единственной Заступнице - Матери Божией и к блаженному угоднику Иову. Ранним утром 23 июля турки пошли на штурм. Монахи ответили на него служением акафиста перед чудотворной иконой Матери Божией Почаевской. И лишь они начали петь первый кондак "Избранной Воеводе", как над Свято-Троицкой церковью явилась Сама Царица Небесная с распростертым омофором в руках, с небесными ангелами и преподобным Иовом, прилежно молящемуся Богородице "да не предаст в неволю монастыря, где он был игуменом". Их увидели и сами турки и стали тотчас пускать стрелы в этих защитников, явившихся с неба, но стрелы их возвращались и поражали самих стрелявших. Нападающие пришли в ужас и замешательство, их охватила паника, и они бросились бежать. Между тем, ободренные такой помощью, немногие православные защитники Почаева погнались за ними и еще успели кого-то пленить. Согласно лаврским летописям, несколько пленников после этого остались в обители, приняли христианскую веру и до конца дней своих пробыли там на монастырском послушании. Навеки запечатлено это событие в памяти Нечаева и всей Церкви. Каждый день перед чудотворной иконой Почаевской и перед ракой преподобного Иова приносится благодарность Царице Небесной и Святому за это чудесное спасение обители. "Радуйся, землю нашу древле от агарян разоренную явлением Твоим тогда утешившая", - поется в акафисте перед чудотворным образом Богородицы. Цит. по книге А.Ф.Хоннацкого "Патерик Волыно-Почаевекий", Житомир 199". Чудесное избавление Почаевской обители от нашествия турок в 1675 году во время Збаражской войны. "Радуйся, яко многие агаряне ко Христу тогда привел еси", - поется в акафисте преподобному Иову. Так почитание святого соединилось здесь с почитанием Матери Божией. Таким осталось оно и в памяти веков, сказавшейся в песнях, некоторые из которых еще в прошлом веке были популярны в Галиции и на Волыни ("Ой зійшла зоря вечіровая", "Пасли пастирі вівці на горі). Таким записано оно и в польской "Книге чудес Божией Матери и Стопки", в которой рядом с чудесами, связанными с Цельбоносной Стопой и чудотворной Почаевской иконой, описаны и чудеса, совершенные преподобным Иовом более, чем за столетие после своей кончины. Это был особый период в истории обители. Ровно через семьдесят лет после того, как завершилась земная жизнь святого игумена, Почаевский монастырь оказался в руках униатов-базилиан, от которых так решительно охранял его преподобный Иов. "Но угодник Божий, так ревностно подвизавшийся против унии во время земной своей жизни, не оставил являть свою славу врагам Православия и по своей кончине". Принять ли это за знак вразумления пли привлечения - нам не дано знать, но "Книга чудес" рассказывает нам об "униатском" периоде явленной посмертной славы преподобного. И что знаменательно: святой являлся чаще всего людям во сне, в том числе и тем, которые никогда ничего о нем не слышали. Вот одна из характерных записей: "24 мая 1779 года, некто Григории Полянский, по происхождению из королевства Венгерского, дал показание в Почаевекой Лавре, что будучи в течение трех лет болен ревматизмом ("на ламание костей" ) и страшной опухолью в ногах, когда в 1778 году потерявши всякую надежду на человеческую помощь, обратился с сердечною молитвою о спасении к Божией Матери, то увидел однажды в октябре месяце во сне, будто он находится в дороге и от нестерпимой болезни страшно плакал... В это время явился ему монах "небольшого росту и с бородою седою и щуплою", (каковым изображается преп. Иов), который обратился к нему со следующими словами: "Чего плачешь, сынку?" - и затем, расспросивши его о болезни, велел ему идти в Почаев, и, сам взявши его и введши помежду стен, водил его то к киоту Матери Божией чудотворной, то в пещеру, где лежали мощи блаженного Железа, то к Стопе Божией Матери и т.д. Пробудившись после этого. Полянский вдруг оказался совершенно здоровым, и затем, как гласит "Книга чудес", отправившись в Почаев. "видел наяву то же самое, что и представлялось ему во сне", т.е. также поклонялся мощам преп. Иова и молился перед ними, по обычаю, как и пред всякими другими святыми и нетленными мощами." У базилиан было тогда, вероятно, двойственное отношение к святому игумену: они знали о его непримиримых антиуниатских убеждениях и в то же время не могли не почитать его. Мощи его закрыли решеткой и стеклом, но, как говорит почаевское предание, со временем стали допускать к ним богомольцев, тайком служили перед ними молебны, ставили свечи и т.п. У них хранилась одна из древнейших икон святого, и в "Книге чудес" сохранился любопытный стихотворный эпиграф к ней. принадлежащий одному из почитателей преподобного, насельнику Почаевского монастыря. Этот эпиграф, помеченный датой 1755 года нюня 24 дня гласит: Иов се есть, железо реченный; Эту небольшую главу о посмертной славе угодника Божия нам хотелось бы закончить другой историей, взятой из времен, уже близких к нам. Это рассказ священника Н.Никитюкова, помещенный в Журнале Варшавской Митрополии. Он пишет: "В Лаврской пещерной церкви преподобного Иова в день его памяти (28 октября 1908 года) служил литургию преосвященный Михей (Алексеев, епископ Владимир-Волынский). Богослужение происходило торжественно и чинно при участии сонма священнослужителей и прекрасном пенни хора. Наступило время освящения Св. Даров. Уже пропели "Тебе поем", а владыка стоял неподвижно и с выражением напряженного внимания смотрел вперед, как будто видел что-то необыкновенное, чего другие не видели. Наконец один из служивших архимандритов приблизился к преосвященному и тихо сказал: "Владыко. Дары не освящены". На это преосвященный ответил: "Святые Дары освящены. Их освятил преподобный Иов. Он стоял здесь с нами и молился. Я видел его"".
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ЛАВРА ПРИ УНИАТАХ Все, кто занимался историей Почаевской Лавры, единодушно и с удивлением отмечают, что ни в ее архиве (который, впрочем, как мы отмечали, много раз подвергался разорению), ни где-либо еще не осталось никаких документов, в которых был бы зафиксирован тот момент, когда православный монастырь стал униатским или греко-католическим. Как будто никто не заметил этого перехода - ни историки, ни монахи, ни государственные чиновники, ни католические церковные власти, ни, наконец, сам Рим. Между тем известен точный список всех монастырских настоятелей, начиная с преподобного Иова и кончая Гедеоном Левицким, последним православным игуменом на горе Почаевской, двадцатым по счёту. Известно также, что когда в 1720 году состоялся греко-католический Замойский собор, на котором были узаконены все отступления от древнего православного чина в пользу латинства и где присутствовали настоятели почти всех Волынских монастырей, вошедших в унию, то Гедеона там не было. Известно и то, что преемником его стал уже униат - Феодосии Рудницкий. Но как произошел этот переход, так и осталось невыясненным. По словам автора "Сказания о Почаевской Лавре", архимандрита Амвросия Потоцкого, "дело это, по существу темное, так и должно было остаться во мраке неизвестности". И все же именно эта неизвестность и приковывает к себе внимание. Прошло сто двадцать пять лет со времени Брестского собора, положившего начало церковной унии в пределах юго-западной Руси, находившейся под властью Речи Посполитой. Трудными, порой мученическими были эти годы для тех, кто остался верен Православию. Не перечесть, сколько всякого рода притеснений, нападений, избиений, иной раз и истязаний со стороны буйной шляхты, а то и просто со стороны фанатиков-униатов, вынесли в это время простые священники и монахи, Не желавшие отступать от своей веры. При этом насилие, как бы спонтанное и неуправляемое, идущее от пьяной удали и куражу или от Ревности не по разуму, действовало рука об руку с насилием организованным и целенаправленным. Известна речь, с которой выступил на Варшавском сейме 1620 года "Равославный депутат виленского братства, чашник земли Волынской Лаврентий Древинский: "Уже в больших городах церкви запечатаны, имения церковные расхищены, в монастырях нет монахов - там скот запирают, дети без крещения умирают; тела умерших без церковного обряда из городов, как падаль, вывозят, мужья с женами живут без брачного благословения, народ умирает без исповеди, без приобщения. Неужели это не самому Богу обида, и Бог не будет за это мстителем? Не говоря о других городах, скажу, что во Львове делается: кто не униат, тот в городе жить, торговать и в ремесленные цехи принят быть не может; мертвое тело погребать, к больному с тайнами Христовыми открыто идти нельзя. В Вильне, когда хотят погребсти тело благочестивого русского, то должны вывозить его в те ворота, в которые одну нечистоту городскую вывозят. Монахов православных ловят на вольной дороге, бьют и в тюрьмы сажают". Но не меньшей бедой для Православной Церкви в тот период было оскудение иерархии. После кончины Львовского митрополита Гедеона Балабана (1607) и Перемышльского епископа Михаила Копыстенского (1612), полутайно рукополагавших православное священство, у православных в литовской Руси оставалось все меньше духовенства. Церковь как бы была обречена задохнуться, умереть от недостатка священнослужителей, быть раздавленной хорошо организованным, поощряемым сверху и расширявшимся греко-католичеством. Сейм, на котором выступал Древинскнй, подтвердил конституцию 1607 года, разрешавшую раздавать духовные должности, однако для того, чтобы это постановление обрело силу, нужно было дожидаться, когда сойдут со сцены все униатские владыки ("иные двадцатилетние", как пишет С. М.Соловьев). Положение улучшилось после визита Иерусалимского Патриарха Феофана, проезжавшего через юго-западную Русь в Москву. Поддержанный православным казачеством во главе с гетманом Конашевичем-Сагайдачным, он в короткие сроки, в нижней подвальной церкви Киево-Печерской Лавры, под крепкой казачьей охраной, тайно посвятил шесть православных епископов и одного митрополита, коим стал Иов Борецкий, игумен Киево-Михайловского монастыря. После этого король Сигизмунд III объявил Патриарха Феофана, находившегося в то время уже за границей, турецким шпионом. Митрополит-униат Иосиф Рутений анафематствовал новопоставленных православных иерархов как лжеепископов, пишет А.В.Карташев. "Униатские епископы, сидевшие на их кафедрах, объявили, что не пустят их в свои города. Сам папа из Рима прислал королю указания, чтобы тот "подверг русских лжеепископов, возбуждающих мятежи, заслуженной каре". Правда, и польское правительство изредка делало не слишком решительные шаги для защиты своих православных граждан, в которых оно нуждалось прежде всего как в военной силе, но, как правило, не спешило проводить их в жизнь. Московский договор от 6 мая 1686 года, утвердивший за Россией на вечные времена все земли (с Киевом, Черниговом, Смоленском и другими 56 городами), приобретенные ею в 1654-1655гг., оговаривал право русского правительства вмешиваться в отношения Польши к ее православным подданным, оставшимся на так называемой Польской Украине, т.е. на землях, расположенных на правой стороне Днепра. Понятно, что такой договор не мог прийтись по сердцу польскому правительству и заставил его приложить дополнительные усилия к тому, чтобы в его государстве оставалось как можно меньше таких подданных, интересы которых была вправе; защищать иностранная держава. Ибо на греко-католиков эта защита, естественно, не распространялась. Этим правом попытался воспользоваться не кто иной, как сам Петр Первый, пожелавший дать Нечаеву ставропигию. Этому предшествовала долгая, достаточно драматическая история, происходившая в самом монастыре. Главными действующими лицами в этой истории были два наместника Лавры Иннокентий Ягельницкий, Иосиф Саевич. а также Луцкий епископ Афанасий Шумлянский. В прошлом веке считалось, что самое крупное волнение почаевских монахов 1693 года было бунтом униатствующей партии против своего законного епископа. Луцкий консисторский суд, заседавший 24 февраля 1694 года по этому делу, вынес самое суровое решение в отношении Ягельницкого и Саевича, обвинив их в нарушении канонов, учинении бунта, неповиновении епископу и т. д., приговорив их к лишению иерейского сана и отлучению от Церкви. Однако, как выяснилось впоследствии, Иннокентий Ягельницкий и в особенности Иосиф Саевич были как раз ревностными защитниками Православия в Почаеве, боровшимися против тайного униата Афанасия Шумлянекого, решившего уничтожить их с помощью суда. После смерти Шумлянского в 1695 году Иосиф Саевич вскоре становится наместником Почаева. Еще до уничтожения в Луцке православной кафедры в 1712 году он пытается увести свою обитель вместе с приписанными к ней Загаецким и Стракловским монастырями из-под Луцкого епископа. Он хочет выхлопотать для Почаева, находящегося на территории Речи Посполитой. статус ставропигиального монастыря, сделав его юридически зависимым непосредственно от Московской церковной власти. С этой целью он обращается непосредственно к всероссийскому императору Петру 1, и Петр выдает ему грамоту на ставропигию Почаева. В нашем распоряжении имеется черновик грамоты, выданной Петром Первым Иосифу Саевичу на учреждение ставропигии в Почаевском монастыре вместе с указом "Российскому послу, находящемуся в Польше, о чиненни оному монастырю всякого в нуждах вспоможения". Приведем отрывок из первой грамоты: "(Пожаловали мы великий государь)наше царское величество пожаловали Почаевского монастыря игумена Иосифа Саевича с братнею и кто по нем в пред иные игумены и братия в том монастыре будут, повелели ему дать сию нашу великого государя нашего ц.в. грамоту (на содержание того Почаевского монастыря) для того: (что) в нынешнем 1710 году февраля 25 день бил челом нам великому государю нашему ц.в. по милости нашей повелели оную обитель с приналежащими к нему монастырями Загаецким и Стракловским, которые издавна к той обители належат, привратить к престолу ставропигии святейшего Московского Патриарха, над которым дабы митрополиты и епископы и прочие чины разных епархий (в Польше) власти не имели и не вступались...'' Неуспех ставропигии в то время объясняется не только тем, что Польша должна была, очевидно, противиться власти Московского Патриарха на ее территории, но и отсутствием самого Патриарха, как и общим ослаблением церковной власти в самой Москве. Кроме того, поеме ухода Иосифа Саевича сильно укрепилась униатская партия в самом Почаеве. Кроме того, существовал такой эффективный способ введения унии, помимо захватов и конфискаций, как преобразование епископских кафедр. Дело это можно было совершить почти незаметно. И случалось так. что народ считал своего епископа православным и шел за ним, когда тот был уже тайным униатом. Таким был переход в унию в конце XVII века братьев Иосифа (Львовская кафедра) и Афанасия Шумлянских, Иннокентия Винницкого (Перемышльская кафедра) и других. В 1720 году состоялся в Замостье уже упомянутый униатский собор, созванный митрополитом Львом Кишкою. Собор провозгласил унию единственной законной Церковью греческого обряда в Речи Посполитой. Все захваченные прежде епархии, монастыри и храмы были объявлены законно принадлежащими унии; было решено принять меры к обращению и всех прочих, еще остающихся вне унии, храмов и монастырей. Монастыри в то время, благодаря своей интенсивной молитвенной и духовной жизни, стали своего рода "очагами сопротивления". Монашеская жизнь явно проснулась и оживилась под влиянием гонений, пишет Карташев. "Хотя в унию и была захвачена почти половина всех монастырей, но они обезлюдели и стали для униатов лишь доходными хозяйственными предприятиями, в то время как православные монастыри возросли и в числе своих насельников имели иногда даже до 100-200 иноков. И сверх того, за первые же 20 лет унии создалось до 10 новых Православных монастырей, и при том выдающихся..." Так было в первые десятилетия после введения унии. Однако постепенно с усилением давления православные храмы и монастыри-крепости стали сдаваться один за другим. В этих условиях Почаевский монастырь, несмотря на начинавшееся проуниатское "брожение" внутри него, все же держался дольше и упорнее остальных. В 1701 году он даже добился от короля Августа II определенной привилегии, которая под угрозой штрафа обеспечивала неприкосновенность "свободного сохранения в монастыре Почаевском веры восточной древней Церкви, от незапамятных времен в оном беспрерывно и беспрепятственно содержимой". Однако королевские указы в Польше были совсем не тем, что царские в России; король был во всем стеснен сеймом (гораздо более нетерпимым в религиозном отношении), к тому же сам он отнюдь не всегда хотел, чтобы его распоряжения выполнялись. Бумаги с привилегиями оставались бумагами, а архимандрит Дионисий Жабокрицкий (будущий Луцкий епископ-униат) и Почаевский игумен Иосиф Саевич говорили русскому посланнику Любиму Судейкину: "Ныне благочестивым горше прежнего чинится гонение и ко унии принуждение, а за них-то, кроме царского величества, стоять иным некому". Судьба самого Жабокрицкого явилась печальным подтверждением этих слов. В дальнейшем он стал униатским епископом, а затем через восемь лет был пленен русскими войсками и Умер в ссылке. После него на Луцкую кафедру был в 1711 году избран Кирилл Шумлянский. Король, рекомендуя его, видимо, не сомневался, что он последует за своим отцом, тайным униатом, Афанасием Шумлянским, и дядей, открытым униатом, Иосифом Шумлянским. Кирилл, однако, пожелал принять посвящение не от униатского митрополита, а от православного Киевского, и король, решив, что его посвящение незаконно, вскоре изгнал его. За Кирилла взялся хлопотать сам Петр I, отправив польскому королю грамоту, но "по той грамоте, - говорится в архивном деле, - не только никакого удовольствия не показано, но и ответа на оную не учинено". С тех пор, вплоть до самого присоединения к России, православных епископов на Волыни больше не было. В 1712 году на Лупкой кафедре утверждается униатский епископ Иосиф Выговский44. В 1714 году Почаевские монахи принимают Выговского у себя, показывают ему монастырь, позволяют ему составить опись его имущества, испрашивают его разрешения на устройство новой часовни во имя св. великомученицы Варвары. В 1716 году у монастыря возникает конфликт с местным помещиком графом Ледуховским, и Почаевский игумен Арсений Качуровский обращается с жалобой к папскому нунцию в Варшаве. А это был вполне реальный защитник; стоило кому-то обидеть латинский костел или монастырь, Рим вступался грозно и незамедлительно. Обидеть же монастырь православный, избить монахов, ограбить ризницу или кладовую, угнать скот, даже запалить его с четырех концов - все это особым преступлением и не считалось или во всяком случае сходило с рук, ибо в защиту "схизматиков" никогда не находилось свидетелей. Неудивительно, что при таких условиях переход в унию совершался постепенно и поэтапно, как бы сам собой. Тем более, что Феодосии Рудницкий, первый настоятель-униат, был, по словам историков, человеком по-настоящему образованным, глубоко преданным древнеправославному обряду и вероучению. Он следил за соблюдением всего богослужебного устава, он даже не принял титула супериора, коим именовались тогда настоятели всех греко-католических монастырей, а подписывался просто: "архимандрит Каневский и игумен Почаевский". Это был, как его называли, "стыдливый униат", внутренне более; православный по духу. О нем говорят, что он не брил бороды, носил традиционную рясу и ничем не оскорблял монашеских представлении о древнем благочестии. Когда он стал епископом Луцким, то оставил преемнику своему завет, чтобы иноки Почаевские жили по данному обету, согласно с древними монашескими правилами. Однако "мягкий" переход из Православия в унию, или греко-католичество, все же не меняет самой сути этого перехода. Прежде всего монахи, подобно прочим своим собратьям, стали именоваться базилианами. Они стали членами особого монашеского ордена со всеми присущими ему особенностями. По конституции этого ордена, все униатское монашество освобождалось из-под власти епархиального архиерея и состав, шло общину, починенную власти генерала или протоархимандрита, избираемого самой этой общиной на генеральных конгрегациях. проходящих под председательством папского уполномоченного. Протоархимандрит по первоначальным правилам ордена избирался из простых монахов на 4 года, но границы его полномочий были весьма широкими. Он распоряжался назначением должностных лиц ордена и монастырей, ему подведомственных, он же следил и за всем ходом монастырской жизни. Без согласия ордена униатский митрополит не мог посвящать епископов, что, естественно, вызывало то открытую, то глухую борьбу между орденом и иерархией, которая к середине XVIII века закончилась ее поражением. Ибо в Риме орден всегда был представлен прокуратором, который защищал его интересы. Папа Урбан VIII даже подарил базилианским монахам церковь св.Сергия и Вакха в Риме, где их богослужение совершалось на церковнославянском языке. Такое благоволение к ордену св.Василия Великого объяснялось тем, что он в то время мыслился в качестве орудия латинизации Восточной Церкви. Ни для кого, в том числе и для Рима, не было секрета в том, что униатское духовенство, принявшее в себя самую деморализованную часть русского общества, не отличалось высоким нравственным уровнем и служило, что называется, "из-под палки". Кроме того, независимость ордена от этого духовенства, его непосредственная связь с Римом, позволяла ему принимать в свои ряды уже просто католических монахов, не имеющих никаких греческих, восточных корней. До 1810 года такой переход в греческий обряд даже поощрялся. Но в то время они вступали в него отнюдь не из любви к византийскому обряду, а скорее в целях его латинизации. И этот процесс - перерождение всего духовного и обрядового наследия, доставшегося униатам от православных, - хоть и медленно, но неуклонно совершался и в Почаевском монастыре. Заветы и наставления Феодосия Рудницкого были оставены еще при его жизни. Следующий игумен - Гедеон Козубский, поставленный в 1730 г.. именуется уже супериором.С 1752 года Почаевские базилиане стали делать из воска особого агнца и ставить его на св. престоле. В 1755 году они перестают поститься в среду и пятницу и по западному обычаю переносят пост на субботу. Отменяются посты Петровский и Успенский (за исключением кануна самих праздников); вопреки православному уставу отвергается запрет на употребление мясной пищи монахам, изменяются облачения, сбриваются бороды, происходят те внешние изменения, которые выражают собой духовную перемену. В 1757 году Почаевские базилиане перенимают от католических священников правило не иметь никакого общения с православными. Вводятся праздники чисто латинские: праздник Тела Господня, праздник Непорочного Зачатия Божией Матери (догматически утвержденный Римом лишь в 1854 году); в храмах появляются скамьи и вводится музыка при богослужении, служение литургии сопровождается звоном колокольчиков, иеромонахи начинают служить дьяконами, вместо православного стихаря появляется латинская кожма и прочее. Надо сказать что уставный и обрядовый чин тесно соединены в церковной жизни с догматическим, вероучительным и более широко - со всем духовным укладом, так что нарушение или искажение одного звена неизбежно ведет к разрушению другого. Вера и обряд, пост и молитва, церковный чин и подвижничество, братолюбие и личная нравственность - все это составляет единый, внутренне гармоничный и указанный веками, освященный Преданием путь ко спасению. Всякий синкретизм на этом пути, даже при самых благих намерениях, чреват понижением уровня христианской и. в частности, монашеской жизни. Именно это и произошло в ту эпоху с униатским духовенством и монашеством. Его нравственное заблуждение (в конкретных исторических обстоятельствах сопряженное со всякой человеческой неправдой) оказалось и заблуждением духовным, которое, отделив его от церковного Востока, так и не соединило его окончательно с церковным Западом. Но базилиане Почаевские при всех этих нововведениях все же хранили верность православному уставу Богослужения и держались его так твердо, что даже заслужили от прочих базилиан прозвище схизматиков. В то же время здесь, как и во всех базилианских монастырях, вводились так называемые "чтомые" литургии, к которым иеромонахи не привыкли. Поэтому они пели обедни с послушниками в боковых приделах, как и положено было по прежнему чину. Такие дела выслеживались надзирателями, которые доносили о том супериорам, а те налагали на монахов взыскания. Впрочем, среди супериоров бывали и ревнители древнего порядка, подобные Рудницкому, и те гнали доносчиков от себя. Конечно, отступления базилиан от Православия касались не только Богослужения и обрядов, но затрагивали и все стороны монашеской яшзни. В письмах бывшего послушника Почаевской Лавры при базилианах, жившего там в 20-х годах прошлого столетия, которые были частично опубликованы А.Ф.Хойнацким в "Холмско-Варшавском Епархиальном Вестнике 1879 года", говорится о том, что базилиане оставили древние святоотеческие творения как наставления к духовной жизни и стали руководствоваться лишь книгой, называемой "Базилианской школой". Книга эта, составленная в 1764 году генералом протоархимандритом Петром Меннитием, была переведена на польский язык и стала основным путеводителем религиозно-нравственной жизни базилиан. "Сама по себе вообще, - пишет бывший послушник, - книга эта хорошая и содержит в себе немало достойных религиозно-нравственных наставлений. По наряду с ними в ней встречается немало и самых крайних странностей латинства и ультрамонтанства". Так, например, всякий вступающий в новициат и получающий одежду послушника, получает в придачу еще и полное отпущение грехов: если же вслед за этим он прочитает в церкви перед престолом 5 раз "Отче наш" и 5 раз "Богородице Дево", то получает отпущение грехов еще на пять лет. Если же целый месяц он посвящает богомыслию (медитации), то приобретает отпущение еще на 60 лет. Такое же отпущение обещается и всем базилианам за странничество но чужим землям с миссионерскими целями, за ношение благословенных папой медальонов и крестиков, за молитву о здравии папы, за искоренение ереси и т.п. Понятно, что при такой системе спасения души даже самому ленивому из монахов не могло угрожать ничего серьезного, и последствия этого сказывались всюду. Таким вкратце было положение Почаевской обители при базилианах. Православные монастыри всегда были средоточием религиозной жизни верующего народа. Здесь были и школы, где можно было получить какое-то образование, а иной раз и пособие для тех, на кого нежданно свалилась беда, и приюты для убогих, и больницы для немощных, и странноприимные дома, в монастыре же воздавалась и последняя почесть усопшим Духовный упадок, который нередко следовал за введением унии, естественно, сказывался и на той религиозно-практической Деятельности, которой издревле славился монастырь православный. В глазах народа, даже и не замечавшего различий в исповеданиях и Охранявшего верность лишь обряду, монастырь переставал быть тем, Чем он прежде был.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ УСПЕНСКИЙ СОБОР Да, Успенский собор Почаевской Лавры слышал немало похвал и разных эпитетов.Уподобляли его вознесенному кораблю, называли грандиозным и парящим. Он и вправду был построен для того, чтобы поразить воображение своей мощью и крылатостью, гармонией и тяжеловесным изяществом. Но он не подавляет приходящих в него богомольцев, а, напротив, как бы сообщает им легкость в молитве. Он согревает, а не охлаждает сердца, и в славе своей красоты он ничуть не суров, но человечен и радостен. Несмотря на свою архитектурную пышность и "дерзость", этот храм несет в себе какую-то весть о мире, о покорности и торжестве силы Божией над человеческим самоутверждением и превозношением. Все, что мы можем прочитать, всматриваясь издалека в очертания этого храма (ибо собор слишком велик, чтобы можно было оценить его по достоинству с близкого расстояния) возвращает нашу мысль к истории его создания, каким-то образом сроднившуюся с архитектурным его обликом, а, точнее, с духом его. Ибо строительство Успенского собора - это, пожалуй, самая памятная страница всего базилианского периода Почаевской обители. Но пора нам рассказать о ней с самого начала. В середине XVIII столетия жил в своем имении близ Люблина, неподалеку от Галиции, родовитый и богатый вельможа, граф Николай Потоцкий ( "на Злотим Потоку Потоцкий" - по имени села его "Золотой Поток"). Назывался он еще и старостой Каневским (т.е. чем-то вроде губернатора) и воеводичем Бельзским, происходил из католической семьи, но предки его, подобно предкам других древних фамилий на западе Руси, были, по-видимому, православными. Что же касается характера его, то Николай Потоцкий воплощал собой худшие черты потомственной польской аристократии. Был он горд без меры, упрям, жесток и своеволен до неистовства. Мог в сердцах не только прибить, но и убить кого угодно, а за евреями, говорят, охотился с собаками, как за дичью. И вот проезжал он однажды в коляске неподалеку от Почаева. Что-то случилось на Дороге, лошади рванулись в сторону, опрокинув коляску, выбросив и, вероятно, еще и крепко ушибив Потоцкого и его кучера, а потом вместе с перевернутой коляской ускакали прочь. Не такой человек был граф, чтобы откладывать свой гнев до выяснения обстоятельств или отягощать себя мыслью о последствиях; с отборной бранью выхватил он пистолет из-за пояса, и тотчас понял кучер, что настала последняя мм нуга в его жизни. Только и успел он, повернувшись в сторону виднеющегося на горе монастыря, воскликнуть: "Мати Божия, чудовная в иконе Почаевской, спаси меня..." Щелкнул курок... - осечка. Потоцкий прицеливается еще раз - осечка. Встряхивает пистолет, нажимает на курок в третий раз - опять осечка. Можно представить себе, как взбешенный Потоцкий ошарашенно смотрит на свой пистолет, который еще ни разу не подводил его, как переводит свой взгляд на кучера, полумертвого от страха, но с огоньком какой-то надежды в глазах, как затем обращает он взгляд свой к виднеющемуся вдали силуэту монастыря... Рука более сильная, чем его, сохранила жизнь человеку, и это вдруг доходит до него. Ослепившая его пелена гнева спадает с его глаз. Что это за "чудовная икона Почаевская", к которой взывал кучер, он хочет видеть ее немедленно. Вскоре возвращают ему лошадей, и Потоцкий, изменив свой путь, едет прямо в Почаев, входит в храм, видит, наконец, ту икону, вглядывается в нее... и со слезами покаянной молитвы опускается на колени перед чудотворным образом Царицы Небесной... Было это в 1759 году. Через двести лет после того, как икона преподнесена была греческим митрополитом благочестивой православной помещице, и через сто лет после обнаружения нетленных мощей преподобного Иова. Мы вправе спросить себя, что является в данном случае настоящим чудом: всего лишь трехкратная осечка, никакими механическими причинами не объяснимая, в ответ на крик о помощи или же внезапное обращение закоренелого грешника? Здесь, как и во всяком чуде, есть внешняя и внутренняя стороны, которые в данном случае разделены более рельефно, чем в остальных. Чудо, однако, на этом не кончилось. Ибо настоящим чудом стало само строительство собора, имеющее своим началом вмешательство Матери Божией, спасшей обреченного на смерть человека и повергшей к Своим стопам гордеца, одержимого духом злобы и человекоубийства. Ибо от его вразумления, а точнее сказать, от всепревозмогающей благодати Божией берет свое начало история Успенского собора и архитектурное обновление всей Почаевской обители. Потоцкий становится греко-католиком, или униатом, т.е. переходит из латинского в восточный обряд, вспомнив, должно быть, о своих православных корнях. Всю свою энергию и волю, что растрачивались до сих пор попусту, все свои громадные средства, которые до сих пор он тратил на прихоти, отдает он отныне на служение монастырю. Прежде всего он завязывает тесные отношения с Ипатием Белинским, бывшим в то время Успенский Собор архитекторов, которые, выяснив причины обвала, принимают меры к Укреплению здания. Новые траты, новые усилия, и вот храму придается нынешняя его крепость и надежность. В 1774 году усилия Потоцкого венчает первый успех: закапчивается строительство первого храма - церкви святой великомученицы Варвары, что находится на южном склоне горы, под самым Успенским собором (в 1864 году она будет освящена вновь во имя преподобного Иова и станет называться Пещерной). Двумя годами позднее завершается постройка другого храма в поле, связанного с еще одним прославлением иконы, о котором мы расскажем в следующей главе. В 1781 году "для временного служения" освящается и сам Успенский собор, хотя в нем предстоит еще много отделочных работ, так что чудотворный образ Почаевской Божией Матери будет перенесен сюда лишь в 1791 году. Настоящее же торжественное освящение собора произойдет только 80 августа 1822 года. Его совершит Иаков-Адам Окелло-Матусевич, экзарх униатской митрополии юго-западной Руси. Высота Успенского собора достигает 56 метров над землей, а стоит он на горе (или скорее на холме), что возвышается над окружающей его местностью еще метров на 70. Он виден издалека и как бы притягивает, сосредотачивает в себе пространство радиусом более, чем в десяток километров. Длина его - 54. а ширина - 40 метров. Войдя внутрь, мы понимаем, что строители придали ему крестообразную форму, которую нелегко заметить снаружи. Он разделен на три части аркадами столбов или колонн. Как только мы входим в собор через Великие или Главные врата, то сразу же замечаем справа киот и ковчег с Цельбоносной Стопой. Есть соборы, поражающие своей духовной строгостью, собранностью, простотой. Успенский собор поражает своим богатством - богатством красок (преобладание золота и лазури), богатством живописи, богатством линий, граней, ярусов, геометрических форм. Наконец, если можно так выразиться, богатством пространства, распахнувшегося под его сводами, массивными и в то же время взлетающими вверх. Подняв глаза к алтарю, мы видим над горним местом, открывающимся поверх иконостаса, изображение "Явления Божией Матери на скале Почаевской в столпе огненном", созданное в 1870 год}' академиком В.В.Васильевым, расписавшим и весь собор. Первые же впечатления от храма - встреча с Цельбоносной Стопой и образ самого Явления - через толщу веков переносят нас к преданию о посещении Богоматери, тому чуду, что через три с половиной века как будто откликнулось и воплотилось вновь в Чудотворной иконе, чуду, заявившему о себе многими исцелениями и утешениями и, наконец, воздвигнувшему и сам собор. Сама икона Божией Матери Почаевская находится над иконостасом. Иконостас (его называют "царским" в память о подарившем его императоре Александре II, посетившем Лавру в 1859 году) состоит из четырех ярусов. Он устроен в византийском стиле по рисункам архитектора Боссе; иконы его (всего их 33) писаны на медных досках академиками Лавровым, Горбуновым и Васильевым. Иконостас был установлен, а затем "священ лишь 13 августа 1861 года, заменив собой ту небольшую перегородку, которая с начала XIX века служила иконостасом у базилиан. Звездообразный киот с чудотворной иконой Богоматери находится в третьем ярусе иконостаса над изображением Тайной Вечери. Свет, исходящий от Матери Божией и касающийся сердец, символически передается сиянием исходящим от драгоценных камней, вправленных в киот и как бы Разлетающихся в стороны. Это работа уже упоминавшегося здесь золотых Дел мастера С.Ф.Верховцева, украсившего Цельбоносную Стопу и сделавшего покрытие для Престола. Перед иконой - массивная неугасимая лампада с несколькими светильниками. Она сделана в древневизантийском стиле по рисунку художника С. Комарова с характерным орнаментом, залитым разноцветной эмалью. Мы не станем описывать здесь всего убранства собора. Чтобы рассказать о нем должным образом, понадобилась бы, наверное, отдельная книга. Всякому же. хотящему познакомиться с ним, ответим словами Евангелия: "придите и увидите". Но вот о чем нельзя не сказать. По мнению А.Ф. Хойнацкого Успенский собор - едва ли не единственный в нашем отечестве (речь идет в данном случае о Российской империи того времени), что столь оригинально украшен иконами и изображениями, связанными именно с тем краем, где он построен. Слава, которой овеян чудотворный образ Почаевской Богоматери, нашла здесь свое выражение средствами живописи. Мы встречаем и узнаём здесь многие из тех чудес' и событий, о которых рассказали. Вот, например, "Исцеление слепорожденного брата помещицы Гойской, Филиппа по молитве пред иконою Божией Матери в 1597 году". Вот "Удержание на вервии" юноши, упавшего в колодец, успевшего "сердцем вздохнуть" к Богоматери. Вот чудесное перенесение инока в обитель из турецкого плена. Вот воскрешение мертвого младенца. Вот "стрясение бесом" жены Фирлея в момент учиненного ими кощунства. А вот и "Преподобный Иов, Игумен Почаевский, с братнею пред иконой Божией Матери молящийся". И все, что мы видим на стенах собора, сроднилось с этой местностью, этой горой, этой иконой и, вместе с тем, естественно и чудесно соединяется с Евангельскими историями, знакомыми каждому верующему: "Христос и покаявшаяся грешница", "Воскрешение сына вдовы Наинской", "Христос в доме Марфы и Марии" и т.д. Изображения общехристианских святых соседствуют с образами тех, кто какими-то узами связан с этим краем. И здесь понимаешь, что это не механическое сложение, не смешение разных эпох и сюжетов, но единый замысел, воплощению которого служит Успенский собор со всем своим убранством. Мы как будто можем прочитать этот замысел, подняв глаза к голубой ленте, опоясывающей интерьер собора над верхними карнизами. Лента эта - написанный золотыми буквами "посолонь", т.е. слева направо православный Символ Веры. Ибо одна из основных черт замысла, выраженного во всех этих росписях и убранстве, - придание собору православного характера, который в данном случае утверждает себя не вопреки, а в согласии с его архитектурным обликом. Собор строился униатами и для униатов, но Православие как будто влилось в него и "обжило" его изнутри, сделало его своим, русским, намеленным храмом, утвердило себя в святых иконах и ликах, во всех благодатных воспоминаниях о чудесах Божией Матери, изображенных на его стенах, и каждый богомолец, вступающий в этот собор, ощущает свое духовное родство со всеми, отдаленными от него временем, братьями и сестрами по вере, прибегавшими некогда к милости Царицы Небесной и получавшими ее. Это наше краткое посещение Успенского собора закончим словами уже известного нам историка, протоиерея А.Ф. Хойнацкого: "И видится, и чувствуется умом и сердцем при созерцании этих священных изображений, что и тебя не оставит Своим покровом и милостию Царица Небесная, что и тебя Она посетит, наставит, помилует, исцелит, как посещала, наставляла, благословляла этих несчастных, лики которых начертаны здесь в знаменательные для них моменты посещений свыше, - тем усерднее преклоняются колени перед образом Пречистой, тем теплее возносится молитва к Ее чудотворному лику, этому непостыдному прибежищу всех скорбящих и обремененных не только на горе Почаевской, но и во всем мире христианском".
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ КОРОНОВАНИЕ ИКОНЫ Помимо Успенского собора и других церквей Николай Потоцкий организовал строительство также и двухэтажного здания братского корпуса, в котором и но сей день живут насельники монастыря. Как и все постройки, предпринятые по его почину, оно отличается размахом, простором и добротной прочностью. Однако с именем Потоцкого связано еще одно событие, бывшее, если л не самым важным в духовном смысле, то, по крайней мере, самым ярким и праздничным эпизодом в истории Лавры за весь XVIII век. Мы имеем в виду коронование золотыми венцами чудотворной Почаевской иконы. В практике Римско-Католической Церкви коронование иконы означает примерно то же самое, что и канонизация по отношению к святым, т.е. формальное, каноническое признание данной иконы поистине чудотворной. Изобретателем коронаций Богородичных икон на Западе считается граф Александре Сфорци Паллавичини, основавший для этого специальный фонд в капитуле святого Петра в Ватикане, который должен был давать свою "привилегию", т.е. свое согласие и благословение. Этой привилегии от Рима и добился Потоцкий для Почаевской иконы Богоматери. Был он, как мы видели, по характеру таков, что шел во всем до конца. Испытав однажды преображающее воздействие благодати, коснувшейся его через заступничество Матери Божией, Потоцкий тотчас хотел отблагодарить Ее чудотворную икону. Он стал думать о короновании сразу же после чудесного избавления кучера, спасенного от его руки, иже через год в письме к Белинскому Потоцкий настоятельно просит его, "дабы то святое дело он, не отлагая, начинал". Вскоре Белинский отправляется к Сильвестру Рудницкому, епископу Луцкому и Острожекому, а Рудницкий окружным посланием к своей пастве созывает тех, кто может принести какие-то свидетельства о чудесах и других благодатных знамениях, явленных в разное время Почаевской иконой. Собрав эти сведения (показания двадцати одного свидетеля были признаны Достаточными), Рудницкий представляет их в Рим. В 1773 году по ходатайству уже нового протоархимандрнта и сулериора Почаевской обители Порфирия Важинского папа Климент XIV дает разрешение и благословение на коронацию Чудотворной иконы. Событие это отмечено духом того времени и присущим ему помпезным, барочным стилем католического благочестия. Особой буллой от 23 апреля 1773 года папа объявляет "полную индульгенцию всех грехов - всем, всякого рода верным Христовым, истинно кающимся, исповедавшимся и приобщившимся Св. Тайн, которые в течение осьми дней, назначенных местною властию (для торжества коронации) посетят благоговейно Почаевскую церковь монахов св. Василия Великого Луцкой епархии и там вознесут благочестивые молитвы к Богу о мире христианских государей, искоренении ересей и возвышении св. Матери Церкви". Две короны, сделанные в Риме из чистого золота стараниями Потоцкого и освященные папой, доставляются в Почаев. Коронование назначается на 8 сентября ст. стиля, на праздник Рождества Богородицы. Рудницкий, а вслед за ним и другие униатские епископы этого края в окружных посланиях к своим пасомым звали их принять участие в торжестве. Латинский митрополит Вацлав Сераковский, архиепископ Львовский, так объяснял этот праздник: ''Если древность имела обычай короновать родники, из которых черпали воду, то какой похвалы достойна от нас - море благодатей - Мария, по ходатайству Которой перед Богом истекает все, что только необходимо для нас и полезно, по слову св. Бернарда: Богу благоугодно было, дабы все, что мы имели, мы получали при посредстве Марии. А святой Иоанн Дамаскин говорит, что имя Мария - значит госпожа; и мы по справедливости исповедуем и почитаем Ее Царицею неба, а с тем вместе Госпожою и всех государств земных, в особенности Королевой отчизны нашей..." Народу собралось великое множество, одних священников латинских и униатских было до тысячи человек, кроме высшей аристократии и дворянства. Простого народа было более ста тысяч. Король прислал целый полк конных жолнеров, князь Ян Сангушка - пехотную роту и т.п. Местом для коронования Почаевские базилиане избрали незасеянное поле к востоку от монастыря, где находится ныне Рождество-Богородичная Лаврская церковь и кладбище. Там на восьми высоких столбах они устроили величественную временную каплицу с освященным престолом для служения литургии, на котором рядом с ковчегом и дорогими подсвечниками было приготовлено место и для чудотворной иконы. Весь путь от монастыря к каплице был обсажен зеленеющими деревьями (они сохранились и до сих пор), было выстроено пять триумфальных арок. Первая из них, посвященная папе, была украшена надписью, которая могла бы показаться кощунственной даже и католическому сознанию: "В руце его вси концы земли, и высоты гор того суть" (Пс. 94,4). По обеим сторонам дороги были помещены картины с изображением чудес, явленных от иконы Божией Матери Почаевской. К каждой триумфальной арке был назначен целый оркестр с барабанами, трубами и прочим; были расставлены пушки, мортиры и другие орудия, горели тысячи разноцветных фонарей и плошек. Во время самой коронации все это играло, гремело, стреляло, сверкало, светилось, салютовало. 8 сентября коронатор Рудницкий в пышной карете прибыл к каплице и стал дожидаться торжественного принесения ватиканских корон. Они были принесены огромным собором духовенства в праздничном облачении во главе с епископом Холмским, провинциалом ордена базилиан и супериором Почаевским. После кратких приветственных и благодарственных речей, прочитанных на латинском языке, провинциал и супериор огласил торжественную присягу о том, что полученные ватиканские короны будут вечно находиться на святой иконе. Было прочитано бреве (папский декрет) о даровании индульгенций и декрет о поручении Рудницкому совершить коронацию. Затем Рудницкий, поднявшись на ступени, ведущие к престолу, возложил прежде освященную корону на главу Спасителя со словами: "как руками нашими венчаешься на земле, так и мы да удостоимся от Христа славою и честию венчаться на небе". По возложении корон на икону она была отнесена обратно в церковь (построенную еще Домашевскими), где была поставлена на большом престоле, на котором Рудницкий отслужил литургию. После нее были розданы тысячи изображений чудотворного образа, медальонов, наделенных от Рима разными индульгенциями. Миссионеры, вызванные из других монастырей, проповедовали везде, где могли, в храме, на улице, при триумфальных арках и т.д. Желающих исповедоваться и причаститься было бесчисленное множество, и духовники принимали исповедь всюду, где только можно. Служение литургий, большей частью тихих (или шептанных"), почти не прерывалось. Празднество продолжалось целую неделю, включая и Воздвиженье, когда оно достигло новой кульминации. Погода стояла отличная, и более ста тысяч человек проводило дни и ночи под открытым небом. Одних причастников было около 35 тысяч. Угощение такого множества людей, Устроение коронационной каплицы и триумфальных арок, иллюминаций и фейерверков, салютов и музыкальных сопровождении, процессий и всякого рода увеселений как для народа, так и для сановных лиц, - все это было организовано и оплачено Потоцким, который готов был сделать все ради "вящей славы" чудотворной иконы. Через год это празднество повторилось и прошло почти с тем же великолепием. Потоцкий умер в апреле 1782 года и, согласно его завещанию, был похоронен в построенном им Успенском соборе по греко-католическому обряду. Перед самой смертию он, с разрешения самого папы, был пострижен в монашество, и его набальзамированное тело в базилианском облачении покоится в склепе под полом собора. В небольшой коллекции живописи, которой располагает Лавра, можно встретить и его портрет. "На нем изображен величавый пан польский, - так описывает его известный русский церковный писатель прошлого века А.Н.Муравьев, - мужественной красоты, в богатом кунтуше и оружии. Можно угадать, что это знаменитый ктитор Лавры, граф Николай Потоцкий, могильный склеп которого находится под сводами (Успенского) храма. Несмотря на разность исповеданий и на гонор польский, выражающийся во всех чертах этой горделивой фигуры, - с приятным чувством смотрел я на замечательную личность магната, припоминая все добро, какое он сделал Лавре...". Известно, что в 1777 году Потоцкий возбудил ходатайство о канонизации преподобного Иова церковью католической и уже пожертвовал особую сумму, которая требовалась в Риме на подобный процесс. Он запрашивал об этом уже упомянутого Ипатия Белинского, и тот отвечал ему из Рима: "Что касается до дела о канонизации преподобного Железо, то оно несравненно труднее (дела о коронации) по той причине, что теперь не так скоро приступают к канонизации исповедника - не мученика; требуют больших и больших чудес, да и те, дознанные местным ординарцем-епископом, в Риме перецеживают и перетрушивают по несколько раз, собирая для дознания их коллегию кардиналов; почему, - заключает Белинский, - дай, Господи, чтобы это довести до конца лет через несколько". Надо сказать, что базилиане крепко надеялись на эту канонизацию, составили уже несколько песнопений в честь преподобного, заготовили было даже особую доску для печатания иконы его, но, говорят, что узнав о деятельности преподобного против унии, папа Климент XIV отложил дело в сторону.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПРАВОСЛАВИЕ В 1795 году произошел третий раздел Польши. Многие польские, западнорусские и украинские земли, в том числе и Волынь с Почаевым, были присоединены к Российской империи. На этих землях началось возвращение униатов в Православную Церковь. Однако русское правительство тогда вовсе не спешило отбирать у базилиан Почаевский монастырь. Более того, обители было разрешено содержать типографию и так называемые новициаты, т.е. особые школы для воспитания постоянно живущих в монастыре послушников. Все предметы здесь преподавались на латинском языке, разговорным же языком был польский. В последние "униатские" годы при монастыре существовало также "поветовое или уездное училище", преподавателями которого были в основном те же базилианские монахи. В 1823 году православный епископ Волыни Стефан после того, как сгорел монастырь в Остроге, где была епископская семинария, сделал представление Святейшему Синоду об возвращении Почаевского монастыря в Православие, однако император Александр I ответил отказом. Можно сказать, свобода совести базилиан в современном понимании не нарушалась до самого 1831 года, когда они оказались замешаны в восстании за независимость Польши. Поэтому после подавления восстания императорскими войсками судьба Почаевских базилиан была решена. Николай I распорядился о том, чтобы "Базилианский Почаевский монастырь со всею церковною принадлежностью, недвижимым имением и капиталами передать в ведомство православного греко-российского духовенства". Было решено здесь же, в монастыре, поместить Волынского епархиального архиерея с его штатом, консисторией и семинарией. В то же время Святейший Синод предписал тогдашнему православному епископу Волынскому и Житомирскому Амвросию (Мореву), приняв главный храм Почаевской обители, тотчас начать в нем православное Богослужение. Для этого нужно было отслужить водосвятный молебен и окропить церковь перед литургией, внести на престол православный Все цитаты, помещенные в этой главе без отсылок, взяты из книги "Сказание о Почаевской Лавре" арх. Амвросия, Почаев 1878. Антиминс, сам же престол, если он находился не в алтаре, отделенном иконостасом, "до усмотрения" оставить таким, как есть - "из снисхождения к мнению и привычке посетителей", как говорилось в распоряжении Синода. Кроме того, Святейший Синод распорядился ввести в Почаевскую обитель сверх архиерейского штата до 12 священнослужителей иеромонахов и вдовых священников, "которые все были бы довольной образованности и способны добрым своим поведением подавать назидательный пример". Были запрошены также сведения о том, как будут распределены монастырские здания, описания храмов с рисунками и т.п. В то же время была создана специальная комиссия но приему Почаевской обители от базилиан, куда вошли представители государственной власти и духовенства. Комиссия работала два с половиной месяца - от 10 октября до 25 ноября 1831 года, - составляя подробную опись монастырского имущества. По этой описи мы можем судить о том, что представлял из себя Почаевский монастырь в ту эпоху. Комиссией были приняты: 1. Четыре церкви: Упенский собор с Чудотворной иконой и Цельбоносной Стопой, с органом, исповедальнями и т.п. (В соборе в это время находилось 32 боковых престола, где служились тихие обедни). Церковь пещерная во имя св. великомученицы Варвары с мощами преподобного Иова; церковь теплая во имя Св.Троицы (не сохранилась); церковь каменная Рождество-Богородичная на поле, где и была совершена коронация иконы Божией Матери. Кроме того, монастырю принадлежали: 2. Каменная колокольня (не сохранилась); 3. Братский корпус; 4. Церковная утварь, ризница и богослужебные книги; 5. Библиотека (200 томов на различных европейских языках, в том числе и на русском); 6. Типография (4 печатных станка); 7. Ряд строений вне братского корпуса (каменный дом, ставший затем архиерейскими палатами, другой каменный дом, где разместилась затем Волынская православная консистория, здания типографии, школы для певчих, приходской школы, сараи, амбары, кузница и др.); 8. Монастырское хозяйство (лошади, овцы, рогатый скот, закрома с зерном, обильные запасы вин и продуктов); 9. Фундушевое имение, пожертвованное еще Анной Гойской; 10. Архив (находившийся тогда в полном беспорядке). 10 октября 1831 года ректор Волынской духовной семинарии архимандрит Флавиан с прочими священнослужителями совершил водосвятие и окропление Успенского собора. После этого были отслужены вечерня и молебен Божией Матери, а на следующий день - Божественная литургия. Этот день считается днем формального возвращения Почаевского монастыря в Православие после 110-летнего базилианского периода. Вскоре после этого на гору Почаевскую прибыл и первый ее православный настоятель преосвященный Амвросий, епископ Волынский и Житомирский, и с 25 октября в обители началось и архиерейское Богослужение. Первым делом владыки Амвросия было учреждение в обители Духовного Собора, который должен был заняться множеством дел и прежде всего организацией монашеской жизни и принятием православных иноков. Святейший Синод в своем предписании епископу Амвросию предлагал ему "испрашивать" хороших монахов у епархиальных архиереев Киевского, Черниговского и Курского. Первый на гору Почаевскую явился иеромонах Феодосии, посланный митрополитом Киевским Евгением, и преосвященный Амвросий тотчас назначил его благочинным и исполняющим должность наместника. В дальнейшем исполняющим должность наместника был назначен овдовевший Кременецкий протоиерей, преподаватель Волынской семинарии Григорий Рафальский, постриженный в монашество под именем Антония. Впоследствии Антоний Рафальский станет митрополитом Санкт-Петербургским и Новгородским. Что сталось с удаленными из монастыря базилианами? Некоторые из них подверглись преследованиям, однако не за факт принадлежности ко греко-католической Церкви, а за участие в Польском восстании. Другие были обвинены в растрате монастырского имущества и попали под суд. Однако судьба большинства из них решалась греко-католической консисторией, которая давала знать епископу Амвросию, кто из них куда Должен отправиться на жительство. По свидетельству А.Ф.Хойнацкого (единственному, которым мы располагаем) всем им преосвященный Амвросий выдал средства и все необходимое на дорогу. Интересна судьба монастырских служащих. При базилианах здесь работали лесничий, пасечники, садовники, конюхи, пастухи, повара, кузнецы, портные и др., получавшие, помимо жалованья, еще так называемую ординарию, т.е. часть хлеба зерном. По распоряжению владыки все они были оставлены на своих местах при том же содержании, которое получали и раньше. Тем же из них, которые уже не могли работать по старости, были от монастыря назначены пожизненные пенсии. Неудивительно, что многие из этих служащих перешли в скором времени в Православие. При кратком правлении владыки Амвросия был установлен и определенный богослужебный чин, действующий в Лавре в основном и поныне. В помощь певчим был прислан из Петербурга придворный протодиакон Павел Дашковский с псаломщиком, который, пробыв в монастыре некоторое время, "ввел на Горе Почаевской по церковному чтению, пению и вообще богослужению порядок Лавры Александро-Невской" (А.Ф.Хойнацкий). Владыка Амвросий только начал заниматься большим и хлопотным делом по благоустройству обители, как был переведен в Нижегородскую епархию, а на его место в 1832 году был поставлен епископом Волынским Иннокентий (Сельно-Кринов), бывший епископ Курский. Вместе с епископской кафедрой он, по примеру своего предшественника, должен был принять в управление и обитель Почаевскую. Правда, только через полтора года после своего вступления в должность стал он именоваться священноархимандритом Почаевской Лавры. Ибо после доклада Святейшего Синода был издан следующий Царский указ: "1. Почаевскую Успенскую обитель по многочисленности стекающихся в оную богомольцев, по великолепию ее церквей, обширности и огромности зданий учредить православным монастырем 1-класса, присвоив ей наименование Лавры. 2. Священноархимандриту сей новоустроенной Лавры быть всегда Волынскому архиерею, имея для помощи по управлению монастырем особого, благонадежного и достойнейшего архимандрита с наименованием наместника. 3. Сверх епископского штата для безостановочного и приличного совершения богослужения определить 12 иеромонахов, 4 иеродиакона с нужным числом служебных монахов и назначить монастырских служителей". К семье российских лавр, т.е. наиболее крупных и прославленных монастырских обителей (Киево-Печерской, Троице-Сергиевой, Александро-Невской) прибавилась еще четвертая - Почаевская. Добавим, забегая вперед, что при том беспощадном гонении, которое обрушится на Русскую Церковь в двадцатом столетии, Почаевская Лавра останется единственным большим действующим русским монастырем, сохранившимся, правда, уже на территории другого государства - Польши. "Лаврой" (от греческого слова, означающего "улица", "проход") в древности называли длинный ряд обособленных друг от друга монашеских келий, целую монашескую слободу, управляемую одним настоятелем. Впоследствии лаврами стали называть самые важные и многолюдные монастыри. Вероятнее всего, это название издавна бытовало в народе, привыкшем считать Почаевскую обитель лаврой из-за важности ее святынь, обилия ее храмов и многочисленности иноков. (Поэтому, пользуясь время от времени этим словом, мы отнюдь не упреждали событий). Ибо тридцатые годы девятнадцатого столетия - время массового перехода униатов в Православие. Однако поголовным он, конечно, не был. Религиозная политика Николая I была направлена на государственную поддержку Православия, но это не означало тотального подавления греко-католиков. Конечно, для тех, кто оставался в унии, а тем более в ордене св.Василия Великого, этот период мог быть временем многих обид и мстительных чувств, и всякого рода страстей человеческих. Ситуация в то время складывалась не в их пользу. И потому первый священноархимандрит Почаевской Лавры, епископ Иннокентий, указывал православному духовенству: "С причтом, прихожанами своими и особенно со всеми униатами и иноверцами, в приходе живущими, обращаться приветливо и миролюбиво, не пренебрегая никем, входя с искренним участием при встречах и свиданиях в положение всякого, и тем снискать любовь и привязанность всех и каждого. При могущих случиться разговорах и суждениях о религии, доказывать униатам с кротостью и благоразумием древность уставов нашей Православной Церкви, кои свято были содержаны их дедами. При том избегать всяческих оскорбительных и укорительных доводов, которые не убеждают, а только раздражают и озлобляют заблуждших". В первые годы после ухода базилиан был пущен даже слух, что чудотворная икона Божией Матери ушла из Почаева в Подкаменецкий Доминиканский монастырь, который находился неподалеку, но уже на австрийской территории, что была выдолблена даже Цельбоносная Стопа, и все это поначалу резко сократило приток богомольцев. Но уже при недолгом правлении епископа Амвросия начали совершаться новые чудеса и знамения (почти было иссякшие за два-три десятилетия перед тем), происходящие от Почаевских святынь: Чудотворной Иконы, Цельбоносной Стопы и мощей преподобного Иова. Об этом вскоре стало известно, и тогда вновь возрос поток богомольцев на гору Почаевскую. "Почти в то же самое время, когда распространялись подобные толки, - говорит "Сказание о Почаевской Лавре", - благодатною силою, присущей Ее чудотворной иконе, совершались дела дивные: страдавшие долговременными болезнями, пришедши в Почаев на поклонение Ее святому образу, мгновенно исцелялись; лишившиеся зрения прозревали, не владевшие руками и ногами обращались с верою и молитвою к Божией Матери перед Чудотворною Почаевскою Ее иконою и укреплялись в расслабленных членах своих". В нашем повествовании чудесное неизбежно переплетается с исторической канвой, так что порой они становятся неотличимы друг от друга. Мы сознательно избрали этот путь, ибо история всякого монастыря или храма всегда как бы возвышается над перечислением дат, событий, деяний и действующих лиц и уходит в область благодатного, в тайну встречи верующей души с Богом Живым, говорящим с нами в заступничестве Божией Матери и в помощи, подаваемой через святых. И хотя эта благодатная сторона и не заявляет о себе на каждой странице и в каждой главе, о ней никогда не следует забывать. Почаевская Лавра жила в своей истории, но также и вне ее - в непрестанной молитве, во внутреннем делании и хотя нечастых, но удивительных посещениях ее Небесных Заступников. Следующий период в жизни Почаева, наверное, один из самых спокойных и "небурных" в его истории. Начиная от возвращения Лавры в Православие в 1831 году, он будет продолжаться до самого начала Первой Мировой войны - целых 83 года.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ АРХИЕРЕИ ДЕВЯТНАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ I ЦЕРКВИ ПРЕП. ИОВА, ПРЕП. АНТОНИЯ И ФЕОДОСИЯ ПЕЧЕРСКИХ, ПОХВАЛЬНАЯ ЦЕРКОВЬ
О деятельности первого из них - преосвященного Иннокентия (если опустить краткий период служения на Волыни преосвященного Амвросия, который еще не был священноархимандритом Почаевской Лавры), следует сказать, что он сумел дать обители не только духовное руководство, но оказался и лучшим ее строителем и устроителем в самых разнообразных отношениях. Он привел в полный порядок все материальное и финансовое хозяйство Лавры, которое после ухода базилиан находилось в сильно запущенном состоянии. Благодаря новому притоку богомольцев епископ Иннокентий сумел пополнить Лаврскую ризницу, украсить храмы новыми иконами, перестроить галерею возле Успенского собора, покрыть крыши железом, построить каменную стену вокруг монастыря (при базилианах был простой деревянный тын), возвести Святые ворота. Святые ворота - первое, чем встречает нас монастырь. Но сначала нужно немного подняться в гору, и неспешный ритм этого восхождения поневоле передается мыслям и чувствам богомольца. На фронтоне ворот, обращенном к востоку, - изображение Божией Матери, некогда явившейся в огненном столпе одному монаху и пастуху; под этим изображением - лампада, огражденная фонарем от непогоды. Сами же Святые ворота напоминают большой киот. Пройдя через них, мы вступаем на монастырский двор, поднимающийся к Братскому корпусу и Успенскому собору, и этот путь наверх, ведущий к храму и требующий некоторых усилий, как будто оживляет в вашей памяти путь и подвиг монашеский, вот уже едва ли не тысячу лет совершающийся на этой горе. Сразу же по своем прибытии на гору Почаевскую, преосвященный Иннокентий установил еженедельное чтение по субботам соборного акафиста перед чудотворной иконой Божией Матери ''в память возвращения Почаевской обители в лоно Православия". В то время его читал сам епископ как священноархимандрит Лавры, затем его стали читать наместники в сослужении иноков и обычно при большом стечении народа. При епископе Иннокентии Лавра быстро приобрела вид исконной православной обители. Шестиконечные кресты на куполах Успенского собора были заменены восьмиконечными, были приобретены два серебряных креста, два напрестольных Евангелия, на пожертвования богатых благотворителей сооружены икона святого равноапостольного великого князя Владимира и серебряная рака к мощам преподобного Иова, куплены священные сосуды для служения литургии, устроены иконостасы в теплой Пещерной церкви и т. п. Во всех этих делах, как и в строительных работах преосвященный принимал непосредственное участие, действуя рука об руку с наместником Лавры Антонием Рафальским и экономом Николаем Немоловским, который впоследствии сам принял монашество под именем Григорий и стал преемником Антония в звании наместника. На Волыни о епископе Иннокентии осталась память как о "пастыре кротком и радетельном". В январе 1840 года на место Иннокентия был переведен из Минска преосвященный архиепископ Никанор (Клементьевский). В 1841 году он распорядился о назначении особого "гробового иеромонаха" к мощам преподобного Иова (ныне он называется "блюститель мощей" ), а также завел "Книгу для записи чудес и знамений", происходивших от трех лаврских святынь. 11 чудес было удостоверено и записано ризничим Лавры иеромонахом Анатолием с 1831 по 1841 год. Особое внимание архиепископ Никанор уделял духовному благочинию монастырских насельников, посещению ими Богослужений, исполнению возложенных на них обязанностей и т. п. В 1841 году епархиальное управление на Волыни было переведено из Почаева в губернский город Житомир. Вместе с консисторией должен был отправиться в Житомир и преосвященный Никанор, которому, таким образом, пришлось оставить Лавру. Сюда присоединилось еще одно обстоятельство. Бывший наместник Лавры Антоний был возведен в звание епископа Варшавского, викария Волынского, затем утвержден в должности самостоятельного архиепископа Варшавского и Новогеоргиевского, а после этого, в 1843 году возведен в степень митрополита Санкт-Петербургского и Новгородского. В том же году Варшавская епархия была соединена с епархией Волынской, и преосвященный Никанор был сделан архиепископом Варшавским и Новогеоргиевским, священноархимандритом Почаевской Лавры и управляющим Волынской епархией. Тем самым крут деятельности архиепископа был значительно расширен, и Почаев с этого момента стал лишь летней резиденцией Варшавского архиерея. Такой порядок продолжался до перевода (на Киевскую кафедру) преемника Никанора, преосвященного Арсения, который был последним архиепископом Варшавским, управляющим Волынской епархией. Затем более полувека последующие архиереи были уже самостоятельными архиепископами Волынскими и Житомирскими и священноархимандритами Почаевской Лавры. Правда, в 1841 году, когда Варшавское викариатство было переименовано в самостоятельную Варшавскую епархию, на Волыни возникло особое местное викариатство. Новый викарий именовался епископом Острожским. Таким епископом стал преосвященный Анатолий (Мартиновский), которому на время отсутствия архиепископа поручалось и управление Почаевской Лаврой, которую он постоянно посещал. В 1844 году он был переведен на самостоятельную Могилев скую кафедру, новый же епископ Острожский, бывший архимандрит Дерманского монастыря Иерофей (Лобачевский), остался настоятелем своей обители и по возведении в сан епископа. С этого момента в Лавре прекращается постоянное архиерейское Богослужение (за исключением летних месяцев, которые волынские архиереи проводили, как правило, на горе Почаевской); административное же управление за отсутствием священноархимандрита находится в ведении Духовного Собора, возглавляемого наместником. В 1848 году преосвященный Никанор, назначенный митрополитом Санкт-Петербургским и Новгородским, уезжая из Лавры, оставил Лаврской ризнице богатые пожертвования, в том числе, полное архиерейское облачение из золотой парчи с зелеными разводами, напрестольное Евангелие, напрестольный крест и кадильницу. "Последние три вещи, - как отмечает автор "Сказания", - по своей драгоценности, изяществу и отделке и теперь составляют лучшую утварь Лавры". Такого рода приношения Лавре станут затем своего рода традицией среди Волынских архиереев, переходящих на другие кафедры. На место преосвященного Никанора архиепископом Варшавским и Новогеоргиевским, управляющим Волынской епархией и священно-архимандритом Почаевской Лавры был в 1848 году назначен архиепископ Каменец-Подольский Арсений (Москвин). С его именем в истории Лавры связан ряд богатых пожертвований, украсивших обитель; так, в 1850 году графиня Анна Орлова-Чесменская прислала необыкновенный серебряный киот для Чудотворной иконы (который, к сожалению, был сильно поврежден пожаром 1869 года); в 1851 году были сделаны серебряные ризы для старого иконостаса, затем рака-ковчег для частиц святых мощей, приобретены многие вещи для ризницы и т.п. Но не только ризница и церковная утварь были предметом забот преосвященного Арсения. За двенадцать лет своего управления Лаврой им были устроены здесь церкви преподобного Иова и преподобных Антония и Феодосия Печерских, исправлена галерея при Успенском соборе, создано кладбище для Почаевской братии при Рождество-Богородичной церкви и многое другое. Особую заботу преосвященный Арсений проявил о лаврской типографии, которая при нем обзавелась новыми усовершенствованными станками, отлила 300 пудов букв, приобрела лучшие переплетные приспособления и т.п. Здесь печатались Триоди, учебные Псалтыри, акафистники и другие богослужебные книги. При архиепископе Арсении вышло и первое "Описание Лавры", составленное под его руководством. По более всего память о преосвященном Арсении на горе Почаевской будет связана с составленными им двумя молитвами: одной, что читается перед мощами преподобного Иова, и другой, которая завершает чтение акафиста перед чудотворным образом Матери Божией - Почаевской: "К Тебе, о Богомати, молитвенно притекаем мы, грешнии, чудеса Твоя во святей Лавре Почаевстей явленная поминающе и о своих сокрушающеся прегрешениих... Ей, Владычице, буди спасению нашему Ходатаица... и призри на стенания наша, яже в бедах и скорбех пред Чудотворным образом возносим. Просвети умиленными помыслы умы наша, веру нашу укрепи, надежду утверди, любве сладчайший дар сподоби нас прияти... Даруй мир и благоустроение жительству христианскому предстательством Твоим, Владычице, утверди Православную веру в стране нашей и во всем мире, Церковь Апостольскую и Соборную умалению не предаждь, уставы Святых отец на веки непоколебимы сохрани и всех, к Тебе притекающих, от рова погибельного спаси. Еще же и ересию прельщенных братии наших или веры спасительныя в греховных страстех не сохранивших паки ко истинней вере и покаянию приведи, да вкупе с нами Твоему чудотворному образу поклоняющимся, Твое предстательство исповедят..." Правда, самому составителю недолго пришлось читать эту молитву перед чудотворной иконой Почаевской. В 1860 году был он переведен на кафедру митрополита Киевского и Галицкого, а на его место вскоре был назначен епископ Нижегородский Антоний (Павлинский). Служение его началось установкой и освящением в Успенском соборе так называемого "царского иконостаса" (пожертвованного императором Александром II в память посещения Почаевской Лавры в 1859 году). Здесь же, над Царскими вратами была помещена и Чудотворная икона с тем и поныне действующим устройством, которое позволяет опускать ее для того, чтобы молящиеся могли подойти и приложиться к ней. Как и его предшественники, преосвященный Антоний всецело посвятил себя интересам и благоустроению обители. После отделения Варшавской архиепископии он уже не был Варшавским епископом и мог уделять больше времени своей Волынской епархии и делам Лавры. Им была устроена и в 1862 году освящена теплая церковь во имя Святой Троицы, находящаяся в восточном крыле братского корпуса, там, где раньше помещалась лаврская типография. Ныне церковь эта носит имя Похвалы Пресвятой Богородицы или, как называют ее сокращенно, Похвальной. Церковь эта была устроена на месте бывшей лаврской типографии, над которой, по указанию архиепископа Антония, был снесен потолок, так что второй этаж исчез, а храм приобрел надлежащую высоту. Вскоре Для него был сооружен новый золоченый иконостас (поставленный на месте первоначального базилианского) также с прибором для помещения чудотворной иконы Божией Матери Почаевской. (До недавнего времени, до 1975 года - пока не был утеплен Успенский собор - церковь эта была единственным теплым храмом в Лавре, куда на зимнее время переносилась Чудотворная икона). В этой церкви на горнем месте находится икона "Спасителя, молящегося в саду Гефсиманском", писаная на холсте масляными красками петербургским художником Драгуновым. В 1874 году нынешняя Похвальная церковь, как и Успенский собор, была расписана лучшими лаврскими живописцами. Большая часть росписей изображает основные праздники, отмечаемые Православной Церковью в зимнее время, начиная от Покрова Божией Матери до Пасхи. Туг же, близ иконостаса, написаны святые угодники Волынские с уроженцами Волыни: святителем Петром, митрополитом Всероссийским, и Иннокентием, епископом Иркутским. В алтарной части на стенах написаны в рост: "Умовение ног" и "Причащение святых апостолов Господом Иисусом Христом на Тайной Вечери". Вся церковь опоясана синей лентой, на которой славянскими буквами написана молитва Господня. Кроме этого на хорах церкви в небольшой галерее с левой стороны в 1875 году устроен особый придел в память "Победы Божией Матери над турками и татарами в 1675 году". Надо сказать, что престол "Победы Божией Матери" существовал на горе Почаевской еще до униатов, но был уничтожен при перестройке Лавры Потоцким, а затем вновь восстановлен - ровно через двести лет после события, в память о котором освящен здесь престол. Раньше в этом приделе еженедельно читался акафист Покрову Божией Матери. Ныне в Похвальной церкви в послеобеденное время по просьбе богомольцев служатся молебны. Каждый понедельник и четверг здесь - для всех желающих - совершается таинство Елеосвящения (Соборования).
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ПЕЩЕРНАЯ ЦЕРКОВЬ В 1833 году при епископе Иннокентии для всеобщего почитания торжественно вновь были открыты мощи преподобного Иова. В 1842 году они были переложены в новую серебряную раку, пожертвованную известной благотворительницей русских монастырей Анной Орловой-Чесменской. Эта рака представляет собой подлинное произведение искусства. На ее верхней, серебряной доске - чеканное изображение преподобного Иова усопшего, в мантии и схиме, а по сторонам - изображение Матери Божией в облаках, перед Нею - молящийся преподобный Иов, а также вид прежней Свято-Троицкой церкви, над которой было явление во время брани Збаражской, и наконец - явление Божией Матери в столпе огненном. Перед мощами преподобного Иова - множество неугасимых лампад, еще один дар Орловой-Чесменской. А в 1889 году над мощами святого был воздвигнут новый балдахин, сделанный итальянцем Леопольдом Менционе из белого каррарского мрамора и привезенный сюда из Италии. По форме своей балдахин представляет собой сень, поддерживаемую четырьмя витыми колоннами. Потолок состоит из пяти частей, каждая из которых имеет форму цельной доски в форме полукруга. На срединной части, венчающей весь потолок, рельефное изображение Святого Духа в виде голубя, окруженного сиянием. На лицевой стороне - рельефное изображение двух ангелов, держащих свинцовую ленту с надписью "Восхвалятся преподобнии во славе и возрадуются на ложах своих". Спереди балдахина, на центральной части потолка изображено всевидящее око, а сверху водружен крест. Балдахин над ракой преподобного - одно из лучших украшений Лавры. Но вот что примечательно. Все это великолепное и дорогое убранство находится в простом и не заслоненном никакими украшениями природном гроте, и, вступая в него, мы видим рядом с иконами и каррарским мрамором грубую и невзрачную горную породу и нависшие темно-серые своды - все то, что видел некогда и преподобный Иов, когда удалялся сюда на молитву. Богомольцы, которые приходят в этот грот, чтобы приложиться к мощам, покоящимся в богатой раке под балдахином, нередко отваживаются посетить и саму пещеру преподобного, которая находится тут же рядом. И тем самым на несколько минут они становятся как бы свидетелями и подвигов святого: его славы небесной, которую символически должно выразить пышное убранство его гробницы, и скудости жизни земной, о которой напоминает его суровая и жесткая, поистине лишенная всякой житейской "сладости" пещера. На пути к раке, вдоль узкого прохода, по стенам висят иконы и изображения преподобного. Входя в грот, мы видим иконы исцеления болящего игумена Досифея, явления преподобного Иова спящему митрополиту Киевскому Дионисию Балабану, открытия митрополитом его мощей и, наконец, явления его с Божией Матерью над горой Почаевской во время брани Збаражской и др. Грот, о котором мы рассказываем, составляет лишь часть большой церкви, расположенной на южной окраине горы Почаевской, на том месте, где раньше было старинное кладбище, на котором и были обнаружены нетленные мощи преподобного Иова. Эта церковь служит как бы контрафорсом для Успенского собора или, точнее, для той большой галсреи, с которой храм вздымается кверху. Построенная еще стараниями Потоцкого и освященная во имя великомученицы Варвары, эта церковь была переустроена архиепископом Арсением, а в 1864 году была заново освящена архиепископом Антонием во имя преподобного Иова, игумена Почаевекого. Последующими архиереями она была приведена в тот вид, в котором мы застаем ее сегодня. Церковь эту называют обычно Пещерной, связывая ее с тем местом, где покоятся мощи святого и где он проходил свои подвиги во дни земной жизни. Чтобы попасть в эту церковь, нужно обойти Успенский собор, пройти по всей его великолепной галерее, оставляя по левую руку расстилающиеся вокруг дали, и войти через створчатые двери в тесный притвор, вернее, проход, ведущий из братского корпуса. Но мы еще не в церкви, а лишь в преддверии к ней. Путь туда, как и путь к монастырю, также подчинен определенному замыслу, сумевшему вложить духовное содержание в то. что дано природой, и воплотить это содержание руками строителей и художников. Путь в церковь пролегает через целую анфиладу лестниц, спускающихся вниз, по длинному коридору, стены которого были некогда расписаны лаврскими живописцами, иеродиаконами Паисием и Анатолием. Мы идем в церковь мимо всех святых, в земле Российской просиявших, причем первыми провожают нас самые недавние святые девятнадцатого века, а последними нас встречают - у самого входа в храм - святые десятого (равноапостольная Ольга, митрополит Михаил и два мученика - варяг Феодор и сын его Иоанн) и святые одиннадцатого века (во главе с великим равноапостольным князем Владимиром, святыми князьями Борисом и Глебом, преподобными Антонием и Феодосием и другими). Десять веков, давших целый сонм святых, пробегают мимо нас за те две минуты, которые уходят на то, чтобы добраться от внешнего входа до самой церкви. И если сначала они действительно пробегают, кажется, не оставляя по себе памяти, то затем, по мере того, как все чаще и чаще будем мы приходить в этот храм, мы все дольше будем задерживаться перед ликами этих русских святых, подобно воинам выстроившихся по обеим сторонам спускающейся анфилады лестниц. Церковь, в которую мы вошли, имеет необычно вытянутую форму, она похожа на длинную галерею, и, если мы станем у входа там, где продают свечи и заказывают просфоры, алтарь окажется где-то вдали, на востоке. Храм тянется вдоль всего южного склона горы Почаевской, так что свет в него проникает только с одной южной стороны через большие полуовальные окна. В середине храма, немного выдаваясь вперед (ибо гора имеет чуть округлую форму), и расположен вход в пещеру преподобного Иова, о котором мы уже говорили. Над входом, в некотором углублении - одна из древнейших икон преподобного, по преданию, может быть, даже его портрет. Вступив в храм и подивившись необычной форме его, мы тотчас оказываемся во власти новых впечатлений. Слева, со стены, примыкающей непосредственно к горе, и с потолка - картины последних дней земной жизни Спасителя (Вход Господень в Иерусалим, Тайная Вечеря, предательство Иуды, суд Пилата, Моление о чаше, Распятие, Снятие со Креста, Погребение и, наконец - Воскресение), выписанные чрезвычайно ярко, крупно, красочно. Далее мы двигаемся к алтарю как будто через последние Страстные дни и часы жизни Господа нашего. Те, кто не читал Евангелия, могут прочитать его здесь - в росписи Пещерной церкви или. по крайней мере, узнать о последних его главах. Кажется, ни одно из событий Страстной недели не упущено здесь, и это единство темы при росписи храма отличает Пещерную церковь от других церквей. Всего же здесь можно насчитать 52 картины, включая и те шесть, которые находятся в алтаре (Снятие со Креста, Помазание тела Христа, Положение во гроб, а также - Христос в темнице, Моление о чаше и Воскресение Христово). По данным главного иконописца Лавры иеромонаха Паисия, заведовавшего росписью и окончившего ее 27 октября 1888 года, здесь выписано 606 фигур. Каждый день в Пещерной церкви преподобного Иова в шесть часов утра совершается ранняя или "беззвонная" литургия. После нее перед мощами святого Почаевского игумена читается акафист. Каждый вторник после литургии акафист служится соборно. После акафиста богомольцы могут приложиться к святым мощам. Пещерная церковь находится почти под самым Успенским собором. Но под нею, внизу по склону горы, расположена еще другая церковь, во всем ей как будто подобная, такая же вытянутая, но еще более узкая, также освещенная светом лишь с южной стороны, но куда более скромная - церковь преподобных Антония и Феодосия Печерских. Мы знаем, что благословение этих святых - своего рода первый духовный камень, положивший начало Почаевскому монашеству. Все здесь теснее, уже, меньше, скромнее, непритязательней, чем в церкви Пещерной, и если бы не странно вытянутая ее форма, она напоминала бы церковь домашнюю. И оттого Антониево-Феодосиева церковь, как и всякая церковь в Лавре, обладает особой атмосферой, своим молитвенным духом, который органически вписывается в общий целостный дух обители. И если Успенский собор несет в себе дух торжественных и многолюдных Богослужений, то как будто запрятанная глубоко под ним церковь преподобных Антония и Феодосия Печерских пронизана атмосферой теплой иноческой молитвы, соединяющей многих верных. Поднимаясь по ступеням лестниц, ведущих нас к выходу, мы вновь как бы пройдем через вереницу русских святых (от десятого века до нынешнего), как будто поджидавших нас и повернувшихся к нам своими ликами.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ АРХИЕРЕИ ДЕВЯТНАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ II КОЛОКОЛЬНЯ, ВАРВАРИНСКАЯ ЦЕРКОВЬ. СОБОР ВОЛЫНСКИХ СВЯТЫХ. "ГЕРОНДИССА"
Строительство ее продолжалось восемь лет и было завершено лишь в 1869 году уже при архиепископе Агафангеле. На том месте, где сейчас высится эта колокольня, некогда стояла "убогая звонница", по выражению А. II. Муравьева, построенная еще при униатах в 1771 году. Ныне ее можно увидеть лишь на акварели Тараса Шевченко "Почаевская Лавра с юга" (1846 г.). Колокольня была возведена под надзором и руководством Волынского епархиального архитектора Раструханова. Архитектор специально спроектировал ее так, чтобы она гармонировала с главным Успенским собором, и всякий, кто хоть раз видел панораму Лавры, должен признать, что это ему вполне удалось. Колокольня состоит из четырех этажей, первый из которых имеет форму креста, остальные же - четырехугольную форму. По углам они украшены каменными столбами - в тон Успенскому собору. Верхняя глава и крест позолочены под огонь. Над входными дверьми колокольни изображена икона Божией Матери - Почаевская, как бы осеняющая лаврский двор и весь громадный простор, открывающийся с юга; с северной стороны такое же изображение преподобного Иова. Колокола расположены здесь на третьем ярусе. Самый большой из них. весом 719 пудов 14 фунтов (около 11,5 тонны), отлит в 1886 году в Москве мастером Акимом Воробьевым. На нем имеются изображения четырех евангелистов и поясок с надписью: "Благовестите день от дне спасения Бога нашего", а также трех Почаевских святынь: Явления Матери Божией, Чудотворной иконы и преподобного Иова. Всего на колокольне находится тринадцать колоколов. С высоты колокольни во все стороны света открываются просторы, как будто осененные благословением горы Почаевской. Колокольня. 1900г. Вдали, в левом углу, виднеется т.н. "Балконная гостиница". При преосвященном Агафангеле (Соловьеве), архиепископе Волынском и Житомирском (1866 - 1876), кроме колокольни, были построены также народная гостиница, свечной завод, устроена великолепная галерея перед Успенским собором, а также отреставрирован и почти полностью восстановлен изнутри сам собор, пострадавший от страшного пожара 10 сентября 1869 года. Как говорит "Сказание о Почаевской Лавре", пять лет владыка "непрерывно был занят тем, чтобы возвратить Соборной Лаврской церкви утраченную от пожара внутреннюю красоту, благолепие, дабы при взгляде на храм терялось, так сказать, самое воспоминание о постигшем его бедствии". И от этого воспоминания, действительно, не осталось и следа. При архиепископе Агафангеле был установлен также особый порядок "вечных поминовений" в Лавре, учреждено "ночное чтение" как "средство для усиления молитвенных подвигов братии и как предохранительная мера против святотатцев", упорядочено служение в кладбищенской церкви, совершающееся по субботам от Пасхи до 1 октября для поминовения почивающей на лаврском кладбище братии. С именем преосвященного Димитрия (Муратова), архиепископа Волынского и Житомирского (1876 - 1882), помимо забот по внешнему благоустройству Лавры (возведение новой гостиницы, сооружение богатого серебряного престола в Успенском соборе мастером С. Ф. Верховцевым, устройство великолепного киота над Цельбоносной Стопой, обновление лаврской галереи и церкви преподобного Иова и др.), связано также введение нового праздника на горе Почаевской - дня поминовения святых угодников Волынских. Архиепископ Димитрий объявил об этом празднике после торжественного Богослужения, посвященного полувековому юбилею присоединения Лавры к Православию. Каких же святых особо чтит Волынская земля? Самым ранним из них после святого равноапостольного Владимира следует считать правнука его - святого благоверного Ярополка, князя Владимиро-Волынского (|1086, память 21 ноября/4 декабря), по преданию, всегда просившего себе у Бога такой смерти, какая постигла святых князей Бориса и Глеба, и после гонений и обид со стороны своих братьев удостоившегося ее. Другим поминаемым на Волыни святым является святитель Стефан Печерский (1094, память 27 апреля /10 мая), ученик и преемник святого Феодосия, ставший ревностным Волынским епископом, служащим всем, по словам современников, "образом, любовию, словом, житием, смирением, чистотою". О святом Амфилохии, епископе Владимире-Волынском (1122, память 10/23 октября) известно, что он принимал участие в прославлении святого Феодосия Печерского, что он мирил ссорившихся князей, но Должен был бежать от одного из них и окончил дни своп в Киевских пещерах, откуда вышел когда-то, чтобы идти на Волынь для занятия там епископской кафедры. Через сотню лет тем же путем воспользуются иноки тех же пещер, уходившие из них от татарской орды, чтобы Достигнуть горы Почаевской. Почитается на Волыни и в Почаевской Лавре и преподобный Феодор князь Острожский (1460, память 11/24 августа), оставивший свое княжение ради подвига монашеского и прославленный нетлением своих мощей. Той же славы удостоилась и святая благоверная княжна Иулиания Ольшанская (1546, память 6/19 июля), скончавшаяся на 16-ом году жизни, чьи мощи стали источником ряда исцелений. Знаменитый Киевский митрополит Петр Могила установил день ее молитвенного поминовения после того, как святая княжна (прежде ему неизвестная) явилась ему во сне. Особым почитанием на Волыни окружен преподобномученик Макарий Овручский (1678. память 7 / 20 сентября и 13 / 26 мая), стяжавший нетленный венец и своей святой жизнью и мученической кончиною от рук татар и турок в городе Каневе. Его мощи также оказались нетленными. Эти и другие Волынские святые поминаются в Почаевской Лавре ежегодно 10 / 23 октября. Образы некоторых из них можно видеть на стенах Успенского собора. Весь собор святых, в земле Волынской просиявших, можно увидеть в церкви Антония и Феодосия Киево-Печерских. При архиепископе Димитрии, а также при его преемнике Тихоне (Покровском), архиепископе Волынском и Житомирском (1882 - 1885), с благословения их в лаврской типографии было издано несколько книг, посвященных истории и описанию святынь Почаевской Лавры. Среди них труды А. Ф. Хойнацкого "Путеводитель по горе Почаевской", "Повесть историческая о святой чудотворной иконе Божией Матери Почаевской", "Святая Цельбоносная Стопа Божией Матери в Почаевской Лавре", затем "Пчела Почаевская", "Изборник назидательных поучений и статей, составленных и списанных преподобным Иовом, Игуменом Лавры Почаевской", проф. Н. И. Петрова, "Служба и акафисты в честь чудотворной иконы Божией Матери Почаевской и преподобному Иову" и др. Преосвященный Тихон благословил также посвятить день 13 октября в Почаевской Лавре воспоминанию пятидесятилетнего юбилея со времени включения Почаевской обители в число российских лавр, "памяти святых угодников Киево-Печерской Лавры, из среды коих вышли блаженные иноки, основавшие обитель Почаевскую". Эти святые - Киевские и Волынские - изображены на стенах Пещерной церкви преподобного Иова главным иконописцем Лавры, иеромонахом Паисием во времена уже преосвященного Палладия (Ганкевича), архиепископа Волынского и Житомирского (1885 - 1889). Владыка Палладий был одним из самых ревностных и рачительных устроителей Лавры. При нем было реорганизовано все лаврское хозяйство на более рациональных началах, установлены колокола на колокольне, устроена трапезная церковь. Освященная преосвященным Палладием во имя великомученицы Варвары и великой княгини Российской Ольги 11 сентября 1888 года, она и по сей день служит светлой просторной трапезной зля монастырской братии. Церковь расположена на западной стороне Братского корпуса и Успенского собора, как бы вырастая из них. Ее резной иконостас сделан из сени, бывшей некогда над Стопою Божией Матери, но с восполнением некоторых частей. Царские врата и арабески вырезаны по рисунку Царских врат и. арабесок Успенского собора, иконы для иконостаса исполнены на больших листах красной меди в лаврской мастерской под руководством того же иеромонаха Паисия. Над входной дверью - громадное изображение "Чудесного насыщения Господом Иисусом Христом пятью хлебами и двумя рыбами 5000 человек"; на стенах - изображения многих святых. Помимо многих хозяйственных дел архиепископ Палладий стремился сделать Почаевскую Лавру настоящим просветительским центром для посещающих ее богомольцев. Он назначил двух специальных проповедников-катехизаторов, которые должны были постоянно проповедовать - не только в воскресные и праздничные дни, но и всегда, когда в лаврских храмах собиралось достаточное количество молящихся. Он следил за тем, чтобы братия служила образцом христианской жизни для всех посещающих Лавру, преобразовал существовавшее при Лавре с 1869 года научно-ремесленное училище в двухклассную церковноприходскую школу, значительно пополнил монастырскую библиотеку, жертвуя для нее собственные книги. Наконец, по его инициативе Лавра сумела организовать выпуск еженедельного журнала, издаваемого на ее собственные средства, под названием "Почаевский листок". "Почаевский листок" стал издаваться с 1887 года с целью религиозно-нравственного назидания простого народа. Содержание его составляло объяснение воскресных и праздничных чтений из Евангелия и Апостола в форме бесед, слов или поучений, объяснение Десяти Заповедей, Символа Веры, общеупотребительных молитв, значения обрядов, смысла Таинств, назначения духовной жизни, т. е. самых основных вещей, из которых слагается Православная вера. В журнале печатались исторические сказания о местных Волынских святых, о местных чудотворных "конах, о самой Почаевской Лавре; здесь помещались беседы и о местных суевериях и обычаях, чуждых Православной Церкви, давались выписки из "Житий святых" и "Святоотеческих творений", сообщались сведения из истории Церкви и т. п. Владыке Палладию, уже не в сане правящего архиерея и священноархимандрита Почаевской Лавры, а в качестве простого епископа на покое, суждено было провести последние годы своей жизни в той же Лавре и окончить здесь свои дни. Здесь же он и похоронен (единственный случай погребения православного архиерея в стенах этой обители), и всякий посещающий Успенский собор может найти слева, у западной стены, его усыпальницу по следующей надписи: "Здесь покоится прах архиеп. Палладия. Родился 17 августа 1823 года, скончался 13 января 1893 года", а рядом: "Братие мои возлюбленные, не забывайте мя, егда поете Господа, но поминайте и братство и молите Бога, да упокоит мя с праведными Господь". Следующим священноархимандритом Лавры стал преосвященный Модест (Стрельбицкий), архиепископ Волынский и Житомирский (1889 - 1902). Он обращал особое внимание на духовную жизнь Лавры, настаивая прежде всего на твердом исполнении монахами ежедневного келейного правила. "Без келейного правила, - писал владыка, - монах впадает в расслабление и забвение монашеских обетов... Для устранения этого необходимо, чтобы избранные духовники Лавры, опытные в духовной жизни, чаще беседовали с братией о движениях помыслов ума и о сердечных пожеланиях и научили бы их различать доброе от злого и подавали бы советы, как избегать искушений... Иеродиаконы и иеромонахи должны возможно чаще исповедоваться у духовников, хотя бы ежемесячно, и всегда, когда зазрит совесть или имеет на кого гнев, или подвергается искушению от врага. Исповедь облегчает душевное бремя и исправляет волю". Заботясь об исправлении внутренней жизни иноков, преосвященный Модест обращал внимание и на проявления внешнего благочестия, ибо они служат естественным выражением внутреннего. Он заказал на Афоне копию чудотворной иконы, именуемой "Герондисса", ибо Почаевская Лавра, как и Афон, находится под особым покровом Пресвятой Богородицы, и по прибытии этой иконы в Житомир торжественно перенес ее в Лавру. На всем пути из Житомира в Почаев духовенство в полном облачении с хоругвями и крестами, светильниками и кадильницами, с пением акафистов выходило встречать ее. После литургии в праздник Вознесения Господня (30 мая 1891 года) владыка Модест произнес проповедь по случаю праздника и о сретении святой иконы Богоматери, о ее покровительстве Почаевской обители и всей Волыни. "Святая икона Богоматери, - сказал он, - присланная на благословение нашей Почаевской обители, называется Герондиссою или Игуменией. Особенно любя иночествующих и помышляя об их спасении, Богоматерь явлением в одной Афонской обители благоволила объявить Себя Игуменией или Настоятельницей этой обители, видимым знаком чего сделалась Ее чудотворная икона, копия которой дана нам в благоговение. Известно нам, как Божия Матерь Своими явлениями и чудесами прославляла и прославляет место Почаевской горы. В самых тяжких бедствиях обители и Волынской земли Пресвятая Дева вместе со своим угодником, преподобным Иовом, являла Свое чудесное покровительство Святой Почаевской обители и Волыни. Ныне Она к нам пришла в лице Своей Афонской иконы с новым благословением, показывал этим, что Она Сама хочет быть Владычицей и Управительницей той святой обители, в которой Она благодатно пребывает". "Герондисса" была поставлена затем в алтаре Успенского собора, и перед нею зажгли неугасимую лампаду. Она находится там и по сей день, и перед служением иноки всякий раз прикладываются к ней. Между тем религиозно-просветительская деятельность Почаевской Лавры расширялась. В 1890 году при монастыре была открыта церковно-учительская школа, затем она была переведена в Житомир, но и там содержалась на средства Лавры. В 1893 году два двухгодичных класса Почаевской церковноприходской школы были разделены на четыре одногодичных. Ученики, окончившие эту школу, могли затем быть переведены в церковно-учительскую школу в Житомир. Лавра, желая участвовать в сохранении памятников религиозной старины, в 1893 году открыла у себя местное древлехранилище. В том же году ее иконописная мастерская приняла участие в Петербургской выставке и получила почетный диплом. При архиепископе Модесте был выстроен каменный трехэтажный дом, новое здание для типографии, иконописной мнстерскон. церковноприходской школы и древлехранилища. Па мирской пасеке он выстроил дом с обстановкой, отвечающей требованиям монашеской жизни, и церковь во имя Всех Святых. В этом доме с 1894 года была размещена киновия Лавры, где жили престарелые и немощные из лаврской братии, имевшие возможность провести сном последние годы в полном покое и созерцании. В летнее время сам преосвященный Модест предпочитал жить на этой пасеке. Кроме того, одной из обязанностей Лавры, как считал архипастырь, было служение богомольцам, приходившим сюда издалека, не имевшим ни крова, ни зачастую и пищи, ведь всяческое попечение о них вменяется в подвиг по словам самого Христа: "Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен и вы посетили Меня" (Мф. 25, 35). При архиепископе Модесте действовали странноприимный дом и народная гостиница, бывали бесплатные обеды и угощения и т. п. Расцвела при нем и Почаевская типография. Ежегодно в ней печаталось огромное количество богослужебных и назидательных книг, расходившихся в то время по всей России. Время его архиерейства на Волыни в 1892 году было отмечено еще одним юбилейным торжеством - девятисотлетием крещения Волыни и учреждением на ней епископской кафедры. Празднество это открылось торжественным перенесением чудотворной иконы Божией Матери из Почаева во Владимир-Волынский. Процессия, которая возглавлялась почаевскими иеромонахами, двигалась восемь дней. Каждый храм, мимо которого они проходили, встречал и провожал их крестным ходом, при каждой остановке иеромонахи служили молебны, откликаясь на любые просьбы священников и рядовых верующих. Все население города, и стар и млад, вышло встречать Чудотворную икону в день ее прибытия во Владимир 10 мая. Из города вышла другая процессия, возглавляемая 120 священниками в светлых ризах. По словам "Почаевского листка", "народ следовал за процессией безмолвно, сознавая важность наступающей минуты. Прошли версты три; вот вдали показалась черная двигающаяся масса. Все осенили себя крестным знамением - то была процессия с Чудотворной иконой. Обе процессии шли навстречу друг другу VI с каждой минутой приближались одна к другой. Наконец приблизилась Чудотворная икона; народ благоговейно опустился на колени. Наступила торжественная минута... С Чудотворной иконой пришло несколько тысяч человек, процессия вытянулась длинной вереницей, конца ей не было видно..." В этой процессии, по свидетельству очевидца, были не только православные, но и католики, прибывшие из-за границы галичане-униаты и даже протестанты. Троицкий собор Почаевской Лавры Этот юбилей привел еще к одному событию, уже не столь громкому: по инициативе владыки Модеста в Житомире было открыто "Археологическое общество", членами которого он пригласил быть всех священников своей епархии, а тем самым - и монахов Почаевской Лавры. Он первый начал собирать древние рукописи, книги, архивы, летописи, священные предметы, старинные иконы, разного рода документы, указав тем самым на то, что священнослужитель должен всегда быть и хранителем памяти народной, носителем его исторического и национального сознания. После кончины преосвященного Модеста архиепископом Волынским и Житомирским стал преосвященный Антоний (в миру - Алексей Павлович Храповицкий). Главным событием его архиерейского служения (1902 - 1914) для Почаевской Лавры явилось возведение Троицкого собора.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ТРОИЦКИЙ СОБОР Период, когда Лаврой управлял архиепископ Антоний, был цветущим для обители. Торжественные Богослужения, не иссякающие потоки богомольцев, богатые пожертвования, три епископских хиротонии, посещения иерархов (Патриарха Антиохийского Григория, митрополита Димитрия, впоследствии Патриарха Сербского и др.), возведение братской больницы, частые миссионерские съезды в стенах Лавры, привлечение к ней студентов Духовных Академий, любивших проводить здесь каникулы, открытие филиала Почаевской типографии в Житомире, увеличение числа самой братии и, наконец, несколько случаев исцелений - мы перечисляем лишь самое основное, что характеризует состояние Лавры того времени. Правда, в жизни ее было тогда и несколько теневых моментов: оживление политической жизни всколыхнуло и монашескую обитель. Некоторые монахи стали активными членами "Союза русского народа", казалось, что "Почаевский листок" начинал становиться его рупором, что впоследствии, при грядущих переменах власти, станет одним из главных обвинений против Лавры и поставит под угрозу само ее существование. Но надо сказать, что владыка не одобрял никаких проявлений политиканства со стороны монахов. Преосвященный Антоний, как и некоторые его предшественники (архиепископы Димитрий, Модест и др.), получая немалое жалование, был бессребреником, все раздавал нуждающимся. И вместе с тем рачительное отношение его к монастырскому хозяйству позволило ему при помощи Духовного Собора Лавры предпринять ряд крупных и важных начинаний, самым значительным из которых было построение Троицкого собора. Прежде всего, почему он получил имя Троицкого? Трижды освящались в Почаевской обители храмы во имя Святой Троицы, но или не удерживали своего имени или даже разрушались, как был разрушен Свято-Троицкий собор супругов Домашевских, когда возводили собор Успенский. Может быть, теперь возмещалась каким-то образом обида, невольно нанесенная духовным детям преподобного Иова со стороны униата Потоцкого? Время, когда возводился Троицкий собор (1906 - 1911), было эпохой, когда русское образованное общество только-только открыло для себя изумительную глубину и величавую духовную строгость древнерусского искусства. В обеих столицах, Москве и Петербурге, с успехом прошли первые выставки икон, были как бы заново открыты давно забытые и оттесненные формы древнего зодчества. С началом нынешнего века Русская старина как будто обратила на себя удивленный взгляд своих Родства не помнивших потомков. Сегодня нам кажется уже странным, что так поздно и таким окольным - "эстетическим" - путем была открыта столь очевидная для православного (а порой, и не только для православного) сознания истина, что те неукоснительные каноны, но которым в древности писались иконы и возводились храмы, были выражены- Троицкий Собор. Современный вид ем не примитивности религиозного и эстетического мировоззрения наших предков, но высочайшей его культуры, той культуры, которая опиралась на изначально духовное восприятие мира. В какой-то степени плодом этого открытия было и возведение Троицкого собора. Издававшийся в Почаевской Лавре журнал "Русский инок" пишет о нем: "Построен собор во вкусе православной старины XV века и представляет собой точную копию (вчетверо большую) другого, Троицкого же собора, находящегося в Лавре Сергиевской... Новый храм Почаевской Лавры спроектирован знаменитым академиком А. В. Щусевым, который является в области архитектуры тем же, кем явились в области живописи Васнецов и Нестеров. Он сумел так художественно возродить русскую старину, что когда любуешься этим собором с его башнею, величественным куполом, таинственными хорами и переходами, - как бы погружаешься в давно минувшие времена, когда Русь воистину была святою, когда она, начиная от палат великокняжеских, представляла собой огромный монастырь, живший по уставам Св. Церкви, строго соблюдавшей заветы преподобных отцев. Добавим, что близким прототипом собора может служить и храм Антониева монастыря в Новгороде, хотя Троицкий собор и не копия его. Архитектура его проста: беленый куб, завершенный одной главой, с башней с запада (для входа на хоры) и абсидами с востока. Тяжелые монолитные стены имеют минимум украшений - лишь орнамент, выложенный из кирпича (кладка рельефом), проходящий поясом на высоте хоров и по барабану, да мозаика над тремя входами. С западной стороны - образ Почаевской Божией Матери, Которой поклоняются волынские святые, с северной - Новозаветная Троица с Голгофой в центре, с южной - образ Спаса Нерукотворного, перед которым склонились святые князья. Намеренно узкие проемы окон создают в храме постоянный полумрак. Свет концентрируется в подкупольном пространстве и, опускаясь вниз, к полу, становится все менее ярким, словно растворяющимся, сливающимся чуть-чуть с настенной живописью. Ибо колорит росписи, светлый, радостный, он как будто и не нуждается в полуденном свете. В притворе он напоминает ярославскую стенопись XVII века. Эта роспись выполнялась силикатными красками, что, но замыслу архитектора и художника, содействовало фресковой (плоскостной) трактовке форм в стиле древнерусских стенных росписей. Надо сказать, что роспись стен и мозаика не были завершены в свое время. Стены и потолок были расписаны позже по эскизам художников В. С. Щербакова и В. В. Фролова уже клеевыми красками, создающими особую матовую поверхность, словно окутанную прозрачной дымкой. Два иконостаса, насыщенные золотом, охряным красным цветом, кажутся одним - сплошной четырехъярусной стеной - благодаря тому, что у них одинаковая высота и иконы закреплены в одних тяблах. Тябла из темного дуба, резные, рельефные; орнамент резьбы - стилизованные растения. Иконы (написанные в московской мастерской О. Чирикова в стиле русской иконописи XVI века) местного или нижнего и праздничного рядов обложены золочеными басменными окладами, чей рисунок тоже воспроизводит орнамент и технику XVI века. Иконостас сделан также но проекту А. В. Щусева. Вглядываясь в роспись стен, окидывая взглядом весь собор издали, мы не можем удержаться от вопроса: что это - восстановленная древность или только подражание ей? Нет, по сути, ни то, ни другое; сживаясь с архитектурным и живописным обликом собора, мы понимаем, что и вопрос такого рода поставлен неправильно. Собор вовсе не пытается скрыть свою молодость, не прячет ни яркости своих мозаик и настенной росписи, ни продуманной простоты своего архитектурного замысла. Он - символ древности, символ же никогда не копирует ту реальность, которую он знаменует. Архиепископ Антоний, по почину которого был построен собор, обладал достаточно высокой богословской культурой, чтобы позволить себе простую "имитацию" древности. Цель его, видимо, заключалась в том, чтобы в комплексе монастырских зданий, над которыми доминирует "прозападный" и барочный Успенский собор, внести архитектурными средствами - "на вечное памятование" - традиции древнерусского иночества. И, надо сказать, оба собора поладили друг с другом, и в сознании как насельников, так и богомольцев Почаевской Лавры стали неотделимы от ее облика. Вступая на монастырский двор через Святые ворота, почти прямо перед собою мы видим восточную стену Успенского собора, а повернувшись направо - широкую лестницу со многими ступенями, ведущую к собору Троицкому. Рядом с ним - высокая колокольня, чей поздний классический стиль служит как бы невольным знаком примирения двух архитектурных решений и духовных традиций. Возведенная в разные эпохи разными зодчими, ставившими перед собой иной раз совершенно несхожие задачи, Почаевская Лавра сложилась как единое духовное и архитектурное целое, которое, как и всякий живой организм, продолжает расти и развиваться и по сей день.
часть третья ЛАВРА В ДВАДЦАТОМ ВЕКЕ ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И РЕВОЛЮЦИЯ (1914-1918) В 1914 году по настоянию австрийского правительства, встревоженного популярностью Антония Храповицкого в Галиции, он был переведен на Харьковскую кафедру. На вокзале в Житомире его провожали тысячи людей. В Волынскую епархию был назначен другой известный иерарх Евлогий Георгиевский, ставший, подобно его предшественникам, священноархимандритом Почаевской Лавры. "Подъехали к Почаевской Лавре... - какая красота!" - напишет позже о своей первой встрече с Лаврой владыка Евлогий. Прибыв на Волынь с Холмской и Люблинской кафедры, архиепископ Евлогий говорил, обращаясь к своей новой пастве: "Во дни великих церковных праздников многочисленные паломники тянутся к святой Горе Почаевской под покров Царицы Небесной, как и обратно, в Холмский праздник Пречистой 8 сентября огромной волною притекала Волынь к Холмскому благодатному образу Богоматери, и в этой объединенной молитвенным воодушевлением толпе ни один энтограф не мог бы отличить холмичан от волынцев. Я видел добрый волынский народ на Холмских праздниках и на св. Горе Почаевской во время его молитвенных собраний и любовался его смирением и благочестием" . Волынь показалась владыке Евлогию губернией необъятной, в ведении его оказалось 1200 приходов. Но Нечаев, который был духовным центром епархии, находился на самом крайнем западе ее, в нескольких километрах от тогдашней австрийской границы. По воспоминаниям владыки Евлогия, монахов в Лавре в это время было человек 200. "Братия добрая, скромная, не очень дисциплинированная, немного была вовлечена в политику. Наместник Лавры, престарелый о.Паисий, на нее влиять, по-видимому, не мог. Главную роль в Лавре играла Почаевская типография и ее возглавлявший архимандрит Виталий (Максименко). Обслуживающие типографию монахи (их было человек 30-40), вместе со своим главою, представляли нечто вроде ''государства в государстве". У них была своя церковь, они имели свое общежитие - отдельный корпус... Назначение типографии было не столько распространение религиозного просвещения в народе, сколько политическая борьба "типографщиков" в духе "Союза русского народа" со всеми инакомыслящими. 9 июня 1914 года под председательством владыки Евлогия в Почаевской Лавре состоялся съезд благочинных Волынской епархии. Основная тема съезда - оживление в приходах деятельности приходских братств, освобождение их от политики. Был принят новый устав, по которому братства эти должны были быть реорганизованы. Этим планам не суждено было осуществиться. 20 июля 1914 года, после убийства наследника австрийского престола в Сараево, Россия оказалась втянутой в Первую мировую войну. Последствия этой войны неисчислимы; они наложат свою печать на все двадцатое столетие. Из этой войны выйдет русская революция и семь десятилетий коммунистической власти, немецкий фашизм, истребительная Вторая мировая война, послевоенный раздел мира и многое другое. Среди неисчислимых жертв этой войны окажется и Почаевская обитель. Архиепископ Евлогий призвал духовенство не покидать своей паствы, напутствовал сестер милосердия, отправлявшихся на фронт, подарив каждой из них по Евангелию, дабы они читали его раненым. По его инициативе были созданы первые приюты для детей, оставшихся без родителей... И вот в первые же недели войны через Волынь, через Почаев. с запада на восток потянулись подводы с ранеными. "В пыли, в грязи, с кровоточащими ранами, плохо перевязанные, смотреть на них было невыразимо тяжело, - пишет владыка Евлогий. - Я распорядился, чтобы немедленно лаврская больничка была обращена в перевязочную, а монахи взяли на себя обязанность братьев милосердия". Преосвященный Евлогий, который был непосредственным очевидцем и главным участником церковной жизни на Волыни во время войны, оставил интересное свидетельство: в соседней Галиции, которая была захвачена русскими войсками, когда военные действия шли успешно для России в 1914 году, около ста униатских приходов добровольно присоединилось к Православию. После Пасхи 1915 года Галицию посетил император Николай II, и владыка подарил ему копию чудотворной Почаевской иконы. Однако во второй половине 1915 года началось отступление русских войск. Один за другим пошли на восток поезда, нагруженные военным имуществом, на открытых платформах везли пушки, рядом с ними, обняв пушечные жерла, сидели солдаты... По дорогам шли войсковые части, поджигая интендантские склады, хлеб, дома; отовсюду тянуло гарью, можно было видеть зарево многих пожаров... В тот год весь урожай на Волыни был сожжен. "Я поехал в Почаев, - вспоминает владыка Евлогий. - Собрал монахов, чтобы предупредить их о надвигающейся беде. Смотрю, лица у них угрюмые, трагические... - Враг близко, отцы, - обратился я к братии. - Может быть. Почаев перейдет в его руки. Думаете ли вы остаться или бежать? Оставаться, разумеется, - подвиг, а подвига предписывать нельзя. Если бы остались, вы увенчали бы Лавру славой, заслуга ваша была бы великая... Потом о вас- будут говорить: вот какие стойкие были почаевские иноки! А я всем, кто останется, низко поклонюсь. В округе нужда большая в требах, священники - люди семейные, им оставаться трудно, а мы, монахи, ничем не связаны. Я не предписываю, а предоставляю вашей совести решить: оставаться или уезжать. У кого нет мужества, пусть уезжает - его судить не могу, не имею права. Подумали монахи, подумали - разделились. Человек 30 из них - самый цвет Лавры - остались (двое попросили разрешения принять великую схиму), а остальные заявили: "Мы, владыка, по немощи нашей решили уйти.... С середины июня 1915 года в Лавре стали укладывать все ценные вещи. "В одну из теплых июньских ночей... тихо подкатила карета, и из подъезда братского корпуса была вынесена Почаевская Чудотворная икона Божией Матери. Тихий шелест ряс да совершенно беззвучные слезы, текшие по старческим лицам архимандрита Паисия и игумена Наума, да нас, немногих присутствовавших, - таковы были проводы Заступницы Лавры. Тенью уплыла карета за Святые Ворота... Все пошли в церковь.... Чудотворной Почаевской иконой потом благословляли уходящие на фронт войска. В одну из ночей тихо и без огласки были вывезены также и мощи преп. Иова. Все вывезенное было доставлено в Житомир, где и хранилось до 1918 года: икона - в домовой церкви архиерейского дома, св. мощи - в кафедральном соборе. "Вскоре пришло циркулярное предписание от военного начальства спешно собрать в пограничных областях ценную церковную утварь и все церковное имущество из металла и направить его внутрь России. Встал вопрос: как быть с почаевскими колоколами? Главный колокол с приспособлениями весил около 900 пудов. Спустить его казалось трудностью неодолимой. Прибыли из штаба военные техники, осмотрели колокола, и решили разрезать их на куски посредством электрических приборов. Монахи восстали: не дадим! Не дадим! Сами справимся! И действительно, - справились. Когда братия разделилась, монахи, покинувшие Нечаев, разбрелись но монастырям, а оставшиеся приготовились к захвату неприятелем. Я очень рассчитывал на этих стойких иноков; они могли обслуживать окрестное население. Однако вышло иначе. Когда австрийцы овладели Лаврой, в монастырь прибыл австрийский эрцгерцог. Братия встретила его почтительно, эрцгерцог был корректен. На другой день появился приказ - выселить всех в венгерский лагерь для военнопленных. Мой большой почаевский приятель, 80-летний архимандрит Николай, приказу решил не подчиняться. "Не мог я Лавру покинуть, - рассказывал он мне впоследствии, - как выйду во двор, да как посмотрю на окошечко моей кельи, - так и зальюсь слезами... Не могу! Не могу! Лег на койку - пусть делают со мной, что хотят, пусть хоть штыками заколют - не уйду!" И не ушел. Когда хотели его выволочь, он уцепился за койку - и ни с места. Поднялись крик, ругань... В эту минуту проходил по коридору доктор, услыхал крики и осведомился, в чем дело. Ему объяснили. "Оставьте..." Старика и оставили. В громадной Лавре только он один и остался. Русское население затаскало его на требы, а австрийские власти были даже довольны, что он устранил повод к неудовольствию местного православного населения, лишенного своего духовенства". В Лавре австрийцы решили, видимо, устроиться надолго. Они провели электричество и водопровод. Однако православным монастырем решили распорядиться по-своему. Успенский храм превратили в латинский и стали служить в нем мессы. В трапезной церкви устроили кино, по рассказу очевидцев, фильмы смотрели в шапках, беспрерывно курили, приходили пьяными, а в маленьком храме при архиерейском доме устроили свой ресторан, и не только ресторан, но еще разукрасили стены храма порнографическими рисунками, чего никогда не позволили бы себе сделать ни в одной пивной у себя на родине. На память о себе после своего ухода оставили в храме целые горы бутылок. В 1916 году во время Брусиловского наступления Почаев был освобожден. Австрийцы оставили монастырь, Богослужения вскоре возобновились. Но трагическая история Лавры в двадцатом веке только начиналась. После февральской революции 1917 года во всей Русской Церкви началось брожение. Повсюду в епархиях устраивались съезды низшего духовенства и мирян. Это был, по словам владыки Евлогия, период "низвержений епископов". Святейший Синод был завален петициями с требованиями выборного епископата. Подобный съезд состоялся и на Волыни в Житомире, где было епархиальное управление. После бурных дебатов съезд принял резолюцию, в которой просил Временное правительство оставить архиепископа Евлогия на Волыни, "как архипастыря, любимого, уважаемого и искренно-православным людям желанного". Однако уже к лету политическая судьба Волыни стала меняться. Украина стала "самостийной", в Киеве образовалось новое правительство "Украинская Рада". Между тем владыка Евлогий участвовал в Московском Соборе, избравшем после 200-летнего перерыва Московского митрополита Тихона Всероссийским Патриархом. Собор совпал по времени с Октябрьским переворотом и установлением большевистской власти в Петербурге, Москве и большей части Российской империи. В январе 1918 года после взятия Киева большевиками, ими был зверски убит Киевский митрополит Владимир. Затем большевики ушли, в Киеве установилось правительство гетмана Скоропадского. В этот период (лето 1918 года) преосвященный Евлогий в качестве архиепископа Волынского и Житомирского участвовал в заседаниях Всеукраинского Церковного Собора в Киеве, избравшего Киевским митрополитом владыку Антония Храповнцкого. Правительство гетмана Скоропадского поддерживалось немецкими войсками. После революции в Германии немцы оставили Киев, Скоропадский бежал, и город был занят войскам и Петлюры. Петлюровцы арестовали владыку Евлогия (как и Антония Храповицкого). После девятимесячного плена (их выслали в униатский монастырь в город Бучач Львовской области) и многих странствий и невзгод, и тот и другой оказались за пределами России, в Сербии. Впоследствии обоим иерархам предстоит сыграть огромную роль в церковной жизни за границей. Митрополит Антоний станет главой Русской Зарубежной Церкви за границей, и по сей день не имеющей литургического общения с Московской Патриархией; митрополит Евлогий, назначенный Патриархом Тихоном его Экзархом в Западной Европе, по политическим причинам войдет в конфликт с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием, пойдет на раскол с Московской Патриархией, а затем возглавит Экзархат Русских Западноевропейских приходов, перешедших в юрисдикцию Вселенского Патриарха. Однако это уже выходит за рамки нашей истории.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ЛАВРА В ПОЛЬСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ (1920-1939) "...то появляются желто-синие знамена украинцев, то вдруг среди ночи перестрелка, а утром уже красные фуражки отрядов "Таращанского" или "Богунского" "полков", - это уже большевики.... Господи, камо бежим, куда скроемся и куда спасем спасенное Тобою!" - так описывал дни революции и гражданской войны, бушевавшей вокруг Лавры, ее архимандрит Дамаскин (1920-1931). "Собрались, посоветовались и решили: здесь скроем, здесь и умрем. Скрыли все, даже образ Богоматери, оставили св. мощи - они были открыты, спрятали только раку, так как она серебряная и, как во время чумы, звонили, молились, работали на полях и огородах, которые нам благоволили оставить "народные комитеты", варили и пекли хлеб, возжигали только две лампадки (больше масла не было) -одну у образа Богоматери, другую у мощей преп. Иова, да пользовались свечами, сделанными еще до 1915 года, вывезенными и возвращенными. Так прожили 1919 год". Все это время вокруг Лавры велись бои. В начале 1919 года Лавра была вновь захвачена большевиками, которые разграбили то последнее имущество, которое там еще оставалось, но кровопролития не было. "Перевернулась новая страница истории и кровавый ураган уже не с запада, а с востока, надвигался на Волынь и Лавру. Последнее было горше первого: рубка лесов, не вырубленных немцами, разрушение и разграбление того, что уцелело при австрийцах. Вырезывались печные дверцы и вьюшки, вырезывались из рам оконные стекла, отрывались водосточные трубы и срывалось железо с доступных мест; пошла разборка кирпичей и черепицы с оград и печей...". Однако уже 8 сентября того же года территория, на которой находился монастырь, перешла под контроль польских войск. В тот же День из укрытия был поднят образ Богоматери и отслужен благодарственный молебен. "Ведь столько было пережито за эти месяцы каждодневного ожидания смерти. - продолжает архимандрит Дамаскин, - всем нестерпимо хотелось, чтобы это чем-нибудь кончилось, ибо нервы не выдерживали. Но кончилось, и мы, вспоминая темную ночь, карету, увезшую от нас Заступницу и Мать, думали: мы опять у Тебя и с Тобой, повергнув себя долу паки... "Под Твою милость прибегаем. Богородице Дево, молений наших не презри в скорбех, но от бед избави нас..." А бед еще предстояло немало". В 1920 году над святыми воротами при самом входе в Лавру был построен маленький храм во имя Рождества Богородицы, с иконой Богоматери в огненном столпе - на восточной наружной стене храма. После возникновения независимой Польской Республики, по Рижскому договору 1920 года западная часть Волыни вместе с Нечаевым отошла к Польше. Потеряв все свои накопления и все, что у нее было, лишившись прежней государственной опеки, Лавра оказалась предоставленной самой себе. Ей как бы предстояло начать жить заново. В то время она не могла прокормить даже своих иноков. Им приходилось трудиться, в основном, в монастырском хозяйстве. Неясным было также ее каноническое положение. Лавра оставалась в подчинении Кременецкого епископа Дионисия (Валединского), ставшего затем митрополитом Варшавским и Польским. В 1921 году архиепископу Георгию (Ярошевскому) была поручена Св. Патриархом Тихоном организация церковной жизни на землях, отошедших к Польше. Владыка Георгий был возведен в сан Экзарха Русской Православной Церкви. Однако сама Русская Церковь оказалась в то время в эпицентре гонений. Патриарх Тихон был арестован. В этих условиях в 1922 г. Польская митрополия, после смерти владыки Георгия (Ярошевского), без согласования с Русской Церковью, провозгласила себя Автокефальной Церковью. В 1923 году эта автокефалия была утверждена Вселенским Патриархом на том основании, что православное население Польши входило в состав Киевской митрополии, находившейся в ведении Константинополя вплоть до 1686 года. Вскоре новая Автокефальная Церковь была признана, однако, многими из Поместных Православных Церквей. Выйдя из бурь и потрясений и оказавшись в условиях достаточно спокойных (напомним, что по России в то время разливалось обновленчество, захватывавшее один храм за другим, бушевало самое неистовое богоборчество с показательными процессами против духовенства, с осквернением мощей, шутовскими хороводами, издевательством над священнослужителями и уже надвигалось повальное закрытие храмов и монастырей), Лавра понемногу окрепла и крепко встала на ноги. К концу Двадцатых годов в ее составе было уже 70 иноков и 35 послушников. В это время на ее территории был приют для 60 детей из крестьянских сирот, которые обучались разным профессиям в лаврских мастерских. Помимо этого Лавра содержала еще и приют на 35 детей при храме-памятнике "Казацкие могилы", находившемся в нынешней Ровенской области. В 1910 году на "Казацких могилах" был открыт монастырский скит, который до 1952 года был приписан к Почаевской Лавре и именовался "Свято-Георгиевским скитом на Казацких могилах"66. В лаврских зданиях помещалась школа-семилетка, почта, банк, суд. Была построена Лаврой и электростанция, дававшая свет не только монастырю, но и всему местечку Новый Почаев, где, судя по краткому путеводителю, опубликованному в 1930 году, жило в то время 2500 православных семей и 35 католических. Лавра была, пожалуй, самым видным православным центром Польского государства той эпохи, так что в 1929 году ее даже посетил президент Польской Республики И. Мосцицкий, приложившийся, как и все богомольцы, к чудотворной иконе Матери Божией. В "Воскресном Чтении", журнале, издававшемся Польской Православной Церковью на русском языке, мы находим интересное описание праздника Вознесения Господня в 1930 году. Мы узнаем из этого описания, что в тот день (29 мая) на гору Почаевскую пришло не менее 50 тысяч богомольцев, так что огромный Успенский собор не мог вместить и десятой доли молящихся. Целые уезды пришли с крестными ходами, вставлявшимися местными священниками, многие приходили за сотни километров, были измождены дорогой и скудной пищей (в те годы паломничество еще означало идти пешком), но все же, отстояв долгую всенощную, которая служилась во всех храмах одновременно, все вместе отправились на лаврское монашеское кладбище за два километра, чтобы отслужить панихиду о всех от века почивших православных христианах. Панихида продолжалась всю ночь, ибо каждый принес имена дорогих ему покойников (немало их было на сердце у каждого после всех смерчей, пронесшихся над этим краем), и всех нужно было помянуть. В 3 часа утра пропели в последний раз "Со святыми упокой...", кончилась панихида и огромная, усталая, но объединенная молитвой и общей любовью толпа потянулась к Лавре, где в пять часов служилась ранняя литургия в Троицком соборе, а также в Похвальской, больничной и Пещерной церквах. В девять часов лаврский колокол известил о начале поздней литургии в Свято-Успенском соборе. Ее служил епископ Кременецкнй Симон в сослужении 22-х священнослужителей. Повсюду в храмах, во дворах, на улице слышались проповеди епархиальных проповедников и миссионеров. Старожилы того времени не помнили такого стечения народа, которое было в Нечаеве 29 мая 1930 года. Однако жизнь Лавры не всегда сводилась только к праздникам, трудам и именитым посещениям. Была в ней и более прозаическая сторона - необходимость защиты самого ее существования. В Польской Республике православный народ на Волыни был в положении этнического и религиозного меньшинства, что дало себя вскоре почувствовать. Новая угроза, которая нависла тогда над монастырем, называлась "ревиндикация". Дело в том, что в 1929 году окончился срок давности ранее установленных русских прав, введенных в Польше еще царским правительством. Пользуясь этим, римско-католический епископат возбудил целый ряд процессов против православных консисторий, в том числе и Волынской, требуя ревиндикации, т.е. возвращения Католической Церкви почти 600 православных храмов, приходских строений, церковных земель. Это требование было обосновано тем, что все это достояние было когда-то насильственно отобрано у католиков и передано православным (как во времена унии, оно было отнято у православных и передано униатам). Польские суды были завалены исками о ревиндикации. Только на одну Почаевскую Лавру было подано в суд 724 заявления. В уже упоминавшемся "Путеводителе по Лавре", изданном в начале 30 годов, приводится целый ряд доводов как юридически-исторических, так и чисто религиозных, в пользу того, что единственным хозяином Лавры, несмотря на более чем столетнее владение ею униатами, остается Православная Церковь. Приводится ряд документов (начиная с фундушевой записи Анны Гойской), но главным аргументом был и остается тот, что: "Почаевская обитель Промыслом Божиим, заступничеством Царицы Небесной и трудами насельников создана для православного народа.... Почаев глубоко залег в его сердце, и вырвать святыню Нечаева из его религиозной памяти и обихода - безболезненно - нельзя". Эти слова окажутся еще более актуальными и через двадцать, и через тридцать лет, не потеряли они всего своего смысла и сегодня. Добавим в заключение, что в тридцатые годы на Волыни возникла группировка, называвшая себя "Беспартийным блоком сотрудничества с правительством", которая выступила с требованием украинизации богослужебного языка и учреждения самостоятельной епископской кафедры в области. Действовала она чрезвычайно активно, церковные погосты становились местом горячих митингов, доходивших до драк. В конце концов Священный Синод Православной Церкви в Польше во главе с митрополитом Дионисием особым решением отделил Волыно-Кременецкую епархию от Варшавской и назначил туда самостоятельного архиерея в лице Алексия (Громадского), бывшего до этого архиепископом Гродненским и Новогрудским. В некоторых приходах владыка Алексий пошел на введение в Богослужение украинского языка. Однако преосвященный Алексий в то время успел сделать немного; в 1939 году, по ставшему известным лишь сравнительно недавно договору Молотова-Риббентропа, Западная Украина вместе с Нечаевым отошла к Советскому Союзу.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ВОССОЕДИНЕНИЕ, ВОЙНА, ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ (1939-1959) В 1939 году Лавра вступила в новый период своей истории, которому, казалось, не будет конца. Однако длиться ему было суждено приблизительно полвека. Минус три года немецкой оккупации. Это тот период, который мы называем "советским". Несмотря на то, что он еще не стал историей в полном смысле, что он еще живет в нас, еще не померк в нашей памяти, историография его представляет наибольшие трудности. Главная трудность заключается в том. что вся жизнь людей, граждан одного государства, оказывается скованной единой жесткой, утопической, всеобъемлющей идеологией, которая каждому предмету в мироздании указывает свое, закрепленное за ним место. Богу в этом мироздании места вообще не находится, религии, все равно какой, отводится роль вредного и умирающего предрассудка прошлого. Это умирание, согласно установкам этой идеологии, должно произойти естественно, само собой, по мере того, как сознание людей в процессе общественного развития будет становиться все более просвещенным и свободным от суеверий. Но поскольку у государства, практически слившегося воедино с этой идеологией, оказались в руках все доступные средства для того, чтобы предельно ускорить этот, якобы "естественный" процесс отмирания религии, то оно не замедлило ими воспользоваться. Этим объясняются все гонения, обрушившиеся на все религии, оказавшиеся на территории Советского Союза, в том числе и на Православие, и, разумеется, на Почаев. Это предельно краткое разъяснение пригодится нам тогда, когда неизбежно возникнет вопрос о причине столь длительного и упорного вытравливания религиозной жизни в советский период. Оно поможет нам понять и то обстоятельство, почему так трудно восстановить подлинную историю этого периода. 1 сентября 1939 года гитлеровская Германия вторглась в Польшу, которая была разгромлена в течение двух недель. В середине сентября Советский Союз по мирному договору с Германией от августа 1939 года без боев занял восточную часть Польши. Так Почаев оказался на территории Советского Союза, т.е. в довоенных (до 1914 года) границах Российской империи. По словам очевидцев - старых монахов, еще живших в Лавре, в 1939 году после прихода советских войск у Лавры были отняты все сельскохозяйственные машины, весь инвентарь, весь скот, запасы зерна, продукты питания и т.д. Перестали существовать детские приюты, приходская школа и вообще вся жизнь на территории монастыря, за исключением богослужебной. Всех послушников и молодых монахов выгнали из Лавры, оставили только пожилых и стариков. О судьбе выгнанных нам, к сожалению, ничего не удалось узнать. Число насельников Почаевской Лавры уменьшилось с 300 до 80 человек . Однако никаких документов от этого разорения, если они вообще были, либо не осталось, либо они хранятся в каких-то забытых и недоступных архивах. Надо сказать, что те страшные гонения, которые обрушились на Русскую Церковь сначала в двадцатые, а затем в еще более опустошительные тридцатые годы, были уже на исходе. Географическое положение Лавры помогло ей уйти от удара, сохраниться под защитой, хоть и не расположенной к Православию, но все же достаточно веротерпимой Польской Республики в то время, когда на территории коренной России, имевшей до революции больше тысячи монастырей, не осталось ни одной действующей монашеской обители. Трудно гадать, что сталось бы с Лаврой, но война, начавшаяся против Советского Союза 22 нюня 1941 года, еще раз изменила судьбу страны и Церкви, и Почаева. После присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР архиепископом Волынским и Луцким и вместе с тем священно-архимандритом Почаевской Лавры был назначен архиепископ, впоследствии митрополит, Николай (Ярушевич). За короткое время архиепископ Николай провел воссоединение западноукраинских и белорусских епархий с Русской Церковью. Этой связи не разорвала даже война. Архиепископ Алексий (Громадский), вместе со своими викарными епископами Симоном Острожским и Поликарпом Луцким, рукоположенными митрополитом Дионисием, вошли в молитвенное общение с Русской Церковью, заняв перед самой войной Волынскую и Житомирскую кафедру. Таким образом, даже во время немецкой оккупации Волыни молитвенное общение Почаева с Русской Церковью продолжалось. Владыка Алексий служил в Почаеве и вместе с другими епископами совершал здесь архиерейские хиротонии. По свидетельству очевидца, владыке Алексию удалось даже организовать в Лавре "Пастырские курсы". В это время на оккупированной территории произошел давно назревавший церковный раскол. Епископ Поликарп (Сикорский) ушел из подчинения Русской Православной Церкви, и митрополит Дионисий, во время немецкой оккупации заявивший свои юрисдикционные права на всю Украину, возвел его в сан архиепископа Луцкого и Ковельского и назначил своим управляющим по митрополии. "Па соборе, состоявшемся в феврале 1942 года, архиепископ Поликарп объявил себя главой Украинской Православной автокефалии. Еще ранее, в августе 1941 года епископы, оставшиеся верными Московской Патриархии, собрались в Почаевской Лавре и, основываясь на постановлениях Московского Собора 1917-1918 гг. о даровании Церкви на Украине автономии, подтвержденных в 1922 году Св. Патриархом Тихоном, провозгласили создание автономной Украинской православной Церкви". 1 сентября 1941 года митрополит Алексий обратился с окружным посланием к своей пастве, в котором он объявлял, что выходит из юрисдикционного подчинения главе Польской Церкви митрополиту Дионисию. Владыка Алексий обосновал это тем, что после присоединения Западной Украины к СССР и вступления местных епархий в Московский Патриархат м. Дионисий письменно отказался от своих прав на эти территории. 25 ноября 1941 года новый Собор епископов в Почаевской Лавре избрал митрополита Алексия Экзархом Украины71. "На соборе было постановлено, что возносить имя митрополита Московского Сергия (Старгородского) будет только глава автономной Церкви, архиепископ Алексий, все же остальные епископы и священнослужители будут возносить только имя Алексия... Со своей стороны Дионисий не признавал автономную Украинскую Церковь". Таким образом, в то время здесь возникли две церковных группировки: одна из них, возглавляемая архиепископом, впоследствии митрополитом Алексием, сохраняла молитвенно-каноническую связь с Московской Патриархией, другая, разорвав с ней, предъявила претензии на те же приходы и епархии. Немцы, скорее, поощряли их конфликт, действуя по принципу "разделяй и властвуй". При этом, как и в наше время, произошло и языковое разделение: ставленник митрополита Алексия служил по-церковнославянски, тогда как ставленник архиепископа Поликарпа служил по-украински. Последний, захватив немало приходов, стремился распространить свои полномочия и на Почаевскую Лавру. Здесь в октябре 1942 года митрополит Алексий встретился с двумя епископами-автокефалистами. "В результате этой встречи было достигнуто соглашение об объединении обеих Церквей. Соглашение предусматривало, что объединенная Церковь, де-факто автокефальная, будет возглавляться митрополитом Дионисием, как Киевским местоблюстителем, до того времени, когда будет созван Всеукраинский Собор... Эта фактическая капитуляция автономной Церкви, - пишет Д.В.Поспеловский, - была совершенно неоправданной, так как автономная Церковь пользовалась гораздо более широкой поддержкой у населения, чем автокефальная. Причиной этой капитуляции был, по-видимому, все более возраставший террор со стороны партизан-бендеровцев, направленный также и против автономной Церкви. Вскоре после того, как Алексий отверг это соглашение, он был убит бендеровцами". Вслед за митрополитом Алексием был убит также епископ Владимире-Волынский Мануил (Тарнавский) за то, что перешел из автокефальной церкви в автономную. Впрочем, большинство епископов и священнослужителей автономной Церкви отказалось принять это соглашение прежде всего по той причине, что автокефалисты нарушили православные каноны, рукополагали женатых и семейных священников в епископы и ставили национализм, и вообще политику, выше собственно церковных интересов. Что касается архиепископа Поликарпа, то дальнейшая судьба его на Украине была такова. Местоблюститель Святейшего Патриарха Московского митрополит Сергий сносился по делу Поликарпа с Патриархами Антиохийским и Иерусалимским, и оба они пришли к выводу о необходимости церковного суда над епископом Поликарпом собором русских архиереев. 29 марта 1942 митрополит Сергий запретил его в священнослужении и после истечения двухмесячного срока лишил сана как не принесшего покаяния, монашества и всякого духовного звания. Епископ Поликарп покинул Волынь вместе с отступавшими немецкими частями; после прихода советских войск "Украинская автокефальная церковь'' до самого конца советской власти на Украине прекратила свое существование на Волыни. После гибели митрополита Алексия епископом Кременецким и Дубенским, в ведении которого находилась и Почаевская Лавра, стал бывший ее постриженник епископ Иов (Кресович). До конца войны он был единственным иерархом на оккупированной Волыни, которому удалось сохранить молитвенно-каноническое общение с Московской Патриархией. Между тем судьба Волыни, как и участь других оккупированных областей, была, как и повсюду, суровой. Некоторые группы местного населения уничтожались немцами поголовно", другие подвергались арестам, репрессиям, угону в Германию. Назначенный Святейшим Патриархом Сергием первым архиереем Волынской епархии после ее освобождения в 1944 году епископ Питирим так описывал то, что слышал от очевидцев: "Небо всегда было освещено гарью от сожженных сел и деревень. Отчаянные крики и вопли казнимых мужчин, женщин и детей раздавались то в одном месте, то в другом. Церковная жизнь совершенно замерла. Люди боялись посещать церковь, а священники боялись служить, ибо немцы часто окружали церкви, ловили людей и увозили их в Германию, а больше расстреливали. Были случаи, когда немцы сами сгоняли людей в церкви и сжигали". Сам монастырь немцы не трогали, Богослужения продолжались, но жизнь вокруг него замерла. Об этом периоде его сравнительно недавней истории, к сожалению, не осталось никаких письменных свидетельств. Мы можем только гадать, что могли думать, с какими молитвами прикладывались к Чудотворному образу или мощам преподобного Иова насельники Почаева, видя немецкие зеленые мундиры оккупантов, убийц и поработителей своего народа и ожидая возвращения Красной Армии, вместе с которым должны были возобновиться жесточайшие гонения на Церковь и на саму Лавру. Нам не дано знать, чьи молитвы были услышаны, но приблизительно за год до освобождения Западной Украины и той территории, на которой находилась Лавра, происходит внезапная перемена в отношении Советского государства к религии. Под нажимом ли союзников, не желая ли отстать от Гитлера, допускавшего открытие храмов на оккупированных территориях, под влиянием ли огромной помощи, которую православные верующие внесли в фонд обороны страны, но Сталин в 1943 году круто меняет свою политику в отношении религии. После своей знаменитой встречи (4 сентября 1943 года) с тремя митрополитами Сергием, Алексием и Николаем, остававшимися еще на свободе, Сталин дает разрешение на созыв Поместного Собора, на открытие прежде закрытых храмов и даже семинарий и академий, а в целях контроля и наблюдения создает Совет по делам Русской Православной Церкви. Уже 8 сентября состоялся Поместный Собор, который избрал митрополита Сергия, 17 лет перед тем занимавшего должность Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, Святейшим Патриархом Московским и Веся Руси. Вот почему, когда Красная Армия вошла на территорию Западной Украины и установила там свою администрацию, гонения на веру, если и не прекратились окончательно, то радикально изменили свою форму. По крайней мере физически Церкви позволено было существовать. Почаев выжил - в который раз! - ибо непосредственной угрозы немедленного закрытия и разгона монахов над ним уже не было. Угроза эта возникнет снова через полтора десятка лет. Расскажем вкратце о тех событиях первых послевоенных лет, которые как-то связаны с историей Лавры. Епископ Нитирим, назначенный новоизбранным Патриархом Сергием, занимал Волынскую кафедру совсем недолго, лишь до августа 1944 года, но работу ему предстояло проделать немалую. Прежде всего он должен был принять священников, перешедших во время войны в Украинскую автокефальную церковь, прекратившую свое существование тотчас после отступления немецких войск, в общение с Русской Церковью. Поскольку Украинская автокефалия была неканоничной, то владыка Питирим принимал их через Таинство Покаяния и новое рукоположение. Наместник Лавры, архимандрит Пантелеймон (Рудык) на приеме у митрополита Сергия - будущего Патриарха. 1939 г. После занятия Волыни Красной Армией произошло новое территориальное и административное деление этого края. Западная часть Волыни имеете с Почаевской Лаврой вошла в Тернопольскую область, которая возникла вместо упраздненной Кременецкой. Она была включена во Львовско-Тернопольскую епархию, и первым священноархимандритом Почаевской Лавры на Львовско-Тернопольской кафедре стал преосвященный Макарий (Окспюк), бывший в 20-е годы профессором Киевской Духовной Академии, затем перешедший на светскую работу в Украинской Академии Наук, а после войны ставший епископом. Во время его пребывания на кафедре (1945-1953) канонически была улажена проблема, возникшая между Православной Церковью Польши, в юрисдикции которой находилась Почаевская Лавра, и Московской Патриархией. Польская автокефалия в то время еще не была признана Москвой, отношения между Патриархией и митрополитом Дионисием, которого поддерживало польское правительство, были довольно натянутыми. Однако после официальной просьбы польских православных, считавших автокефалию, полученную от Константинополя в 1924 году, аннулированной, они получают от Московской Патриархии официальный акт от 22 июня 1948 года о даровании им автокефалии. Митрополит Дионисий, противившийся этому акту, после просьбы о принятии в общение, которая была удовлетворена Москвой, тотчас уходит на покой, и епископ Макарий становится первым главой автокефальной Польской Церкви. В те же годы, но куда менее удачно была "улажена" и проблема с греко-католиками. Вековой спор был разрешен одним махом, беспощадным сталинским катком, который, желая раздавить, в действительности многократно усилил движение униатов, более чем на сорок лет сделав их на Украине символом сопротивления коммунистическому режиму. Еще не закончилась война, как был арестован правящий митрополит греко-католической Церкви на Украине Иосиф Слипый и вместе с ним четыре других епископа "за предательскую... деятельность и поддержку немецких оккупантов", стандартное обвинение послевоенных лет. Затем начались массовые аресты униатских священников. Униаты были, с одной стороны, символом и душой украинского сепаратизма, с другой, их зависимость от Ватикана в атмосфере тех лет, при противостоянии военных блоков, холодной войне и балансировании на грани войны горячей, была непереносима для Сталина. Участь униатов была решена. На Львовском соборе, состоявшемся в феврале 1946 года, большинство униатских священников должно было подписать обращение к Московской Патриархии с просьбой о присоединении к Православию. Большая часть из тех, кто не подписал, была арестована. Один из организаторов собора, о. Гавриил Костельник был в том же году убит партизаном-бендеровцем. Вот в такой обстановке был "решен" в то время униатский вопрос. Решение такого рода, как выяснилось четыре десятилетия спустя, оказалось миной замедленного действия, положенной под Православие на Западной Украине. Все это время сначала подспудно, а затем и открыто многие униаты обвиняли Православную Церковь в том, что она расправилась с ними с помощью сталинского насилия. На самом деле все обстояло как раз наоборот. По мнению многих независимых историков, да и на любой объективный взгляд, Московская Патриархия, приняв под свой омофор добровольно или недобровольно перешедших в Православие униатов, на самом деле спасла тысячи храмов от полного уничтожения, на которое, в противном случае, они были бы неизбежно обречены. Все эти события в то время жизни Лавры почти не коснулись, однако они бушевали и по сей день продолжают еще бушевать вокруг нее. В 1951 году здесь было торжественно отмечено 300-летие со дня блаженной кончины преподобного Иова, Почаевекого чудотворца. Со времен архиепископа Антония Храповицкого в Лавре существует обычай совершать в этот день при большом соборе духовенства и народа крестный ход. обнося раку о мощами вокруг Успенского собора. В тот день праздник был особо торжественным и многолюдным. Нередко в этот день совершаются в Лавре священнические и диаконские хиротонии. После войны постепенно началось восстановление и обновление зданий и настенной живописи. Крупных ремонтов и реставраций здесь не производилось с 1914 года. Все семь действующих храмов Почаевской Лавры: Успенский и Троицкий соборы. Пещерная, Антониевская. Похвальная, Варваринская и Рождество-Богородичная церкви нуждались в серьезном ремонте и реставрации как внутри, так и снаружи. Работы тогда производились медленно, на каждый шаг приходилось испрашивать разрешение у гражданских властей, но все же монастырю удавалось привлекать опытных реставраторов из Москвы и Киева. В то время была произведена почти полная реставрация росписи Троицкого собора, был подновлен иконостас в Успенском соборе, реставрирована Пещерная церковь... Несмотря на перемену политики во время войны, власти ни один монастырь не оставляли в покое. Как и вся Православная Церковь на территории Советского Союза, Почаевская Лавра жила в змеином кольце законов и всяких секретных инструкций, запрещающих все, что можно было запретить, за пределами храмовой или келейной молитвы. На Лавру оказывалось особое давление. Уполномоченные из Совета по делам религий контролировали малейшее движение ее насельников, облагали поборами как открытыми (вспомним о громадных налогах и обязательных, но как бы добровольных ежегодных пожертвованиях в Фонд Мира), так и тайными. Вспомним и об искусственном "приказном" ограничении числа монахов, о лишении их или запрещении им прописки, наконец, о возможности произвольного ареста, который в сталинские годы мог ожидать всякого советского гражданина (а уж тем более монаха) в любую ночь... Трагичной была судьба архимандрита Иосифа, бывшего наместником Лавры с 1946 по 1950 год. Госбезопасность ходила за ним по пятам, вызывала к себе, являлась на "келейные беседы" в Лавру. Содержание этих бесед держалось, разумеется, в строжайшем секрете, разглашение его было чревато немедленным арестом, хотя секрет этот сводился всегда к двум всем известным вещам: вербовке и доносительству. Однажды агент, постоянно "опекавший" наместника, явился к нему в покои и просидел там все утро. Через два часа после его ухода о.Иосиф внезапно умер. По возрасту ему было еще далеко до старости. Тотчас же в Лавру явились сотрудники госбезопасности со своим патологоанатомом и, по рассказу одного старожила Лавры, произвели вскрытие усопшего тут же, в наместнических покоях. Причина его кончины так и осталась неизвестной. И все же настоящие, массовые гонения в истории Лавры были еще впереди.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ КАК РАЗГОНЯЛИ МОНАСТЫРЬ (1959-1966) Смерть Сталина и последующее через три года освобождение миллионов невинных узников из тюрем и лагерей были, как известно, ключевыми событиями в истории Советского Союза. На смену одной эпохе пришла другая. Но если страна в целом смогла в эти годы выпрямиться и чуть вздохнуть, Церковь в это время как раз согнули и снова стали душить. Начавшийся период ее истории, который называют "хрущевским", по имени главы правительства, принес новое, последнее по времени бедствие для Церкви. Гонение на этот раз не было столь кровавым, как в довоенные времена, но не менее беспощадным и систематическим. Если 20-30-е годы Почаевская Лавра могла пережить, поскольку оказалась на территории Польши (напомним еще раз: до войны на всем пространстве СССР не осталось ни одного действующего, официально открытого монастыря, хотя и могли сохраниться малые подпольные общины), то в конце 50-х - начале 60-х годов ей пришлось принять на себя один из главных ударов воинствующего безбожия. Целью гонений было тотальное и планомерное искоренение религии, и монастыри стали первыми его мишенями. "Количество монастырей сократилось с 90 - в середине 50-х годов, до 18 - спустя десятилетие. Процесс ликвидации монастырей начался в 1958 году, когда значительно повысился налог, установленный в 1945 году, на здания и монастырские угодья. Теперь монастыри должны были платить ежегодно 40 тыс. рублей старыми или 4 тысячи рублей новыми за одну сотку земли. Так, Почаевский монастырь должен был выплачивать 400 тыс. рублей (новыми) за свои 10 га пахотной земли. Кроме того, все монастыри, исключая Троице-Сергиеву Лавру, находились на территориях, подвергшихся вражеской оккупации, что облегчало их законное закрытие". Вскоре, впрочем, эти земельные участки, обеспечивающие монастыри продуктами питания, были отобраны (Постановление Совмина от 16 октября 1961 года). У Лавры были конфискованы поля и сады, теплица и пасека, огород, сушилка, водокачка, склад и т.п. В 1961 году у нее отбирают так называемый "архиерейский дом", находящийся на территории Лавры, "Святые Врата" с примыкающими к ним помещениями, затем небольшой жилой корпус, именуемый "столярка". Отбирают все вообще здания, примыкающие к Лавре. В здании теперешней семинарии, что стоит у самого подъема к Святым Вратам, срочно устраивается "музей атеизма' так, чтобы ни один богомолен не смог пройти мимо него. Многие ценные вещи и книги перекочевали в музей, так что в дальнейшем на допросах или так называемых "беседах" гонители Почаева издевательски зачитывали цитату из апостола Павла о том, что всякая власть от Бога и даже выдержки из Святых Отцов, говорившие о монашеском послушании, забыв добавить, что сами они это узнали из награбленных книг. Гостиницу для паломников переоборудуют в психбольницу, как бы с тем не слишком тонким намеком, что, в случае чего, от монашества, веры, христианства можно и "вылечить". Лавре было запрещено нанимать рабочих для мастерских или сельскохозяйственных работ. Запрещено производить какие бы то ни было ремонтно-реставрационные работы. Молодых монахов в монастырь больше не принимали, старые справиться с работой не могли, тем более не были в состоянии платить грабительские налоги. И все же народными пожертвованиями монастырь держался. Но государство нашло способ, как наложить руку и на этот источник: упомянутым уже постановлением 1961 года запрещались все "организованные паломничества к святым местам", изымались монастырские гостиницы, запрещалось также ночевать в монастырских церквах. Все было сделано для "мягкой" формы закрытия - как бы под законным предлогом, из-за неуплаты налогов, невыполнения того или иного постановления, нарушения одной из бесконечных закрытых инструкций, которых ни сами монахи, ни богомольцы, впрочем, не имели права даже и знать. Это был своего рода шедевр бюрократической мысли: нарушать было нельзя не только то, что было прямо запрещено, но и то, что законом как бы даже и допускалось, а секретной, часто неписаной, инструкцией строжайше запрещалось. "Мягкий" способ закрытия не сработал. Тогда власти добавили к нему способ, куда более "жесткий", который, впрочем, всегда сопутствовал "мягкому" - прямое, безразборчивое давление на всех: монахов, послушников, богомольцев. Эту главу автору хотелось бы построить не столько в виде объективной, собранной одним рассказчиком истории, сколько в форме живых и бесхитростных свидетельств той поры, сохранив их язык и живое дыхание. В моем распоряжении лишь два документа (на самом деле их неизмеримо больше): письмо Председателю Верховного Совета СССР Н.В.Подгорному (от 1966 года), автором которого считается покойный иеродиакон Исайя, и ряд писем, приложенных к книге известного церковного публициста, историка Церкви и правозащитника тех лет (и непосредственного защитника Лавры) А.Э.Краснова-Левитина. Сначала приведем ряд писем "Свято-Успенской Почаевской Лавры в Духовный Собор ПРОШЕНИЕ Я. Ярспич Каси.-щй Семенович, игумен Вави.т, 1891 /ода рождения, обращаюсь с просьбой />o отцам Духовного Собора Лавры исходатайстовать восстановление моей прописки в Лавре. Меня изгнала их Ливры милиция насильственным образом. Много раз вызывали в КГБ и милицию. Все начальники твердили: "Лавру закрываем. Лавра закрыта, уходите с Лавры". Я отказывался, говорил, что я стар, мне некуда идти. Меня ругали, пугали, обзывали недобрыми словами, кричали: выходи, куда хочешь. Пришел страшный большой начальник майор, аж с Киева, пришел ко мне в келию и приказывает выбираться с Лавры. Мне некуда выбираться. Кричит: иди на квартиру. У меня нету квартиры. И не хотел уходить, но они подгоняют машину, грузят мои вещи и отвозят на одну квартиру в Почаеве забрали мой паспорт и записали, чтобы я там жил, на той квартире. Я там жить не мог, я старый монах, я 47 лет трудился в Лавре, от роду имею 73 года уже слаб здоровьем, а там семья большая, а квартира тесная. Духовными властями с Лавры я не отчислен и потому я вернулся жить в Лавру, по милиция продолжает меня выгонять с Лавры, не дает спокойствия. Куда же деваться? Я остаток своих дней хочу дожить в Лавре, а потоми прошу отцов Духовного Собора выхлопотать восстановление моей прописки ". Разумеется, отцы Собора сделать ничего не могли. Но монахи продолжали писать, ибо обращаться было больше не к кому. "В Духовный Совет Почаевской Успенской Лавры - архимандрита Самуила Я. архимандрит Самуил, в мире Волынец Серафим Иванович. родился в 1903 году в селе Давиняче Тернопольской области. В 1927 году поступил в Почаевскую Лавру... ..За последние пару лет стоящие у власти органы много раз вызывали меня в милицию и настойчиво требовали, чтобы я выезжал с Лавры, потому что Лавра лишена своего прежнего назначения, а насельники должны устраиваться, кто где хочет. На это я не соглашался. Последний раз меня вызывали и строго приказали, чтобы принес и отдал свои паспорт, но я этого не выполнил, за что был сугубо наказан. 3 XI 63 г. большая группа милиции пришла в Лавру. Братия, в том числе и я. совершали молитву в Успенском Соборе, при закрытых дверях. Работники милиции по веревкам спустились в Успенский Собор, в алтарь. Я увидал, как они спускались, испугался, спрятался за мантии, но от ихнего обыска уже нельзя скрыться. Несколько человек взяли меня под руки и повели в мою келию. Келия уже была раскрыта. Они силой, без всякого на то разрешения, отобрали у меня паспорт и поставили штамп выписки и сами вынесли мои вещи на машину и отвезли меня на родину к брату - колхознику, в темное и сырое помещение, где жить никак невозможно. Духовными властями из Лавры я не отчислен. На зтом основании я немедленно возвратился в Лавру. Но мне жить не дают. И теперь меня вызывают в милицию, угрожают судом, говорят: не уйдешь, жить не дадим. Я прожил в Лавре 36 лет, и согласно монашеских обетов я хочу и должен жить в Лавре. Ввиду вышеизложенного прошу отцов Духовного Собора Лавры войти с ходатайством перед властями о восстановлении моей прописки в Почаевской Лавре. Жить в ней до конца дней моих. Архимандрит Самуил. 10-VII-64" 86 Подобных заявлений было множество. Писали и Святейшему Патриарху Алексию (а после 1971 года и Пимену), и в Совет по делам религий, но в особенности писали властям, местным, украинским, общесоюзным. Все эти обращения были, по большей части, бесполезны. "Монахов как преступников ежедневно группами по 10-15 человек вызывают в помещение Почаевской милиции на допросы: там и распределяют по кабинетам поодиночке, проводят разъяснительную работу. Разговор шел такого содержания: "Ваш монастырь закрывается. уходите из монастыря по-хорошему, и не уйдете, разгоним, а монастырь закроем". (Из письма иеродиакона Исайи Ямкина). И начали разгонять. Сначала решили брать измором и бюрократическими мытарствами, вызывали то в один кабинет, то в другой, то в милицию, то в местное КГБ. На одного человека набрасывалось несколько человек, чаще всего сильно выпивших, с криком, матом, оскорблениями, угрозами, а иногда и с кулаками: мол, время вашего мракобесия кончилось, монастыря уже. считайте, нет, уходите, пока не посадили. Чуть кто опоздал (все вызовы, как правило, по утрам, во время Богослужений), как уже раздается топот сапог по коридору, милиция врывается в келью, опечатывает, вешает замок пли устраивает засаду прямо в келье. К игумену Иосифу, семидесятилетнему старцу, прожившему в Лавре более сорока лет и после всех угроз так и не пожелавшему из нее уйти, ворвались однажды 16 человек в милицейской форме и штатском, схватили за руки и за ноги и потащили. Отец Иосиф закричал, что из Лавры никуда не уйдет, так ему зажали горло, так что он не мог ни кричать, ни дышать. У ворот Лавры стояла уже скорая помощь, о.Иосифа бросили внутрь и отвезли в психиатрическую больницу в город Буданов. Там его насильно постригли, побрили и стали вводить психотропные средства, от которых распухло все тело, особенно ноги, так что он уже был не в состоянии ходить, и это продолжалось почти полгода. Отпустили о. Иосифа лишь по ходатайству родственников и после протестов верующих, но, отпустив, пригрозили, чтобы в Лавре он больше не появлялся, иначе из больницы ему не выйти. Это называлось тогда в официальных отчетах "проведением разъяснительной работы в индивидуальном порядке", вняв которой насельники покидали Лавру как бы добровольно. Может быть. Лавра переживала и худшие времена в своей истории, но никогда давление на нее не было столь упорным, циничным, систематическим. Цинизм его объясняется тем, что оно было с правовой точки зрения беззаконным. Дело в том, что в советской Конституции существовала знаменитая 124 статья, гарантировавшая свободу совести, свободу слова, свободу собраний. Однако в советском Уголовном кодексе существовала другая статья, обещавшая три года лагерей каждому, кто станет распространять заведомо ложные измышления о советском общественном и политическом строе, т.е., скажем, утверждать, что Конституция не исполняется. В советской же практике существовала система прописок, полным хозяином которой была милиция или КГБ, так что любой гражданин, живший у себя дома или в монастыре, но прописки не имеющий пли ее лишенный, тотчас становился злостным нарушителем паспортного режима, и в этом качестве к нему могли быть применены меры административного или уголовного воздействия. Вот между этими тремя углами или точками: где-то висящей в безвоздушном пространстве и безжизненной Конституцией ("Конституция написана для коммунистов, а вы все - лишенцы", - как сказал один милицейский чин выгоняемому монаху), уголовной статьей и пропиской осуществлялась стратегия гонений в те дни. "Жаль, не даны нам такие права, - вторили милиции работники КГБ," как в первые годы революции, мы бы с вами и разговаривать не стали под линеечку всех бы из пулемета перестреляли". Конституция гонению с пулеметом все же мешала. По издевательствам с пропиской, волокитой, угрозами и Уголовным кодексом - нисколько. Лишали прописки - монахи не уходили. Увозили насильно - как правило, все возвращались. Брали подписки о выезде из Лавры - они не действовали. Тогда заводили административные и уголовные дела и стали давать по году лагерей за нарушение паспортного режима. А жалобы в высшие инстанции могли приравнять к "заведомой клевете". Таким образом пересудили монахов: игумена Вячеслава (Пассамана), прожившего в Лавре 40 лет, иеромонаха Амвросия (Довганя), иеромонахов Сергия (Соломку), Валериана (Поповича), Дионисия (Комонюка), Владимира (Солдатова), иеродиаконов Антония (Корыстелева), Аппелия (Станкевича), Андрея (Щура), Гавриила (Углицких), монаха Нестора (Онука). Даниила (Клюткина), Григория (Унука) и др. Помимо судов, был и другой вид репрессий: медицинское обследование. Особенно любили обследовать психическое здоровье иноков, коль скоро вера в Бога считалась пережитком прошлого, и уж если ею "болеют" молодые, стало быть, с психикой у них не все в порядке. Некоторых из монахов прямо из Лавры отправляли в соседнюю психиатрическую больницу, ту, что находилась за ее стенами, одни из них - Голованов - умер от этого лечения в возрасте 35 лет. Молодые монахи и послушники, не прошедшие службу в армии и получившие ранее на медкомиссии "белый билет" (у одного из них был перебит позвоночник, а другой был почти совершенно слеп), переквалифицировались новой медицинской комиссией и посылались в т. н. стройбат, откуда , впрочем, их скоро отпускали, но в Лавру вернуться они уже не могли. Был там и такой сюжет: от имени одного бывшего послушника Лавры Иосифа Байдука стали писать атеистические статьи с клеветой на Лавру, а когда Иосиф вздумал протестовать, его арестовали, а затем направили в Винницкую психбольницу. Вот это вместе и по отдельности: издевательства, лишение прописки, медицинские комиссии (помимо психиатрии очень любили органы проверять также на дизентерию, и для того насильно забирали в больницы), побои и, наконец, суды и сроки - все это было лишь половиной дела. Другая часть единого, кем-то, вероятно, заранее разработанного плана по закрытию Лавры, и даже, пожалуй, более обширная и беспощадная, но куда менее известная, касалась рядовых верующих, богомольцев, защитников монастыря. После того, как милиция и КГБ высадили свой "десант" прямо в алтарь Успенского Собора (о чем рассказывается в письме архимандрита Самуила), люди, выгнанные милицией из монастырского двора, увидев монахов, которых выволакивали из храма и келий, попытались броситься к ним на защиту. У Святых Ворот стоял наряд милиции, который никого не пропускал, тогда люди, обойдя Лавру, попытались войти в нее со стороны хозяйственного двора. Но и там ворота были заперты, однако, можно было видеть несколько грузовиков, приготовленных, очевидно, для вывоза братии. Толпа стала стучать в ворота, но тут подкатила пожарная машина и на людей обрушились потоки грязной воды. Наконец, с помощью скамейки ворота были сломаны, защитники Лавры ворвались во двор, но смогли увидеть лишь последнего монаха, которого заталкивали в грузовик. Здесь их ждала милиция, многие после этого были избиты так, что их сразу пришлось отправить в больницу. С богомольцами было расправляться легче уже потому, что у них не было жилья. Строжайше было запрещено проводить ночь в монастыре, исключения, и то лишь начиная с 70-х годов, делались лишь для Богослужений. Автор этих строк помнит, как еще в 1985 году старенький иеромонах целыми ночами то служил полуношницу, то читал акафисты в храме преп. Антония и Феодосия, где повсюду спали люди так, чтобы на случай прихода милиции всегда можно было сказать, что идет служба. В 60-е годы милиция обыскивала квартиры, где останавливались богомольцы, врывалась в дома. За такими домами была установлена слежка, за приют, оказанный богомольцам, можно было поплатиться и штрафами, и увольнением с работы. Особая охота шла на девушек, которым за преданность Лавре иногда приходилось платить страшную цену. Марфа Антоновна Ржевская, приехавшая в Почаев на Вознесение 1964 года, захотела пробыть в нем до Троицы. Весь праздник она провела в храме, а на ночь отправилась к своей знакомой Анастасии Религе. чтобы провести ночь на чердаке, а утром опять в храм. Ее выследила бригада милиции и дружинников, пришедшая 12 июня 1964 года в дом к Анастасии с обыском. Начальник бригады дал распоряжение проучить Марфу так, чтобы больше ей не захотелось возвращаться в Почаев. Ее сбросили с чердака и припугнув хозяйку, вытащили в сад, где измывались и насиловали целую ночь. К утру, полумертвую, притащили к дороге, где ее нашли на следующий день в бессознательном состоянии. Отвезли в больницу, где вскоре она скончалась. На похороны из города Березники Пермской области приехала мать Марфы, поплакала, пометалась от горя, попробовала, было, найти виновных, но больницы, по приказу свыше, поставили покойной диагноз "острое легочное заболевание", а с матери милиция взяла подписку о немедленном выезде из Почаева. Не добившись правды, мать уехала. Подобным же образом, по свидетельству иеродиакона Исайи, убили в Почаеве и Лидию Толмачеву, певшую ночные службы в Лавре, а уж простых, "несмертельных" насилий и не перечесть. Изнасиловали даже одну старушку- монахиню, приехавшую из Москвы. Не без колебаний решились мы рассказать об этих случаях, но коль скоро соборная память Церкви хранит память о древних мучениках и с благодарностью поминает их, то как не вспомнить нам о столь близких к нам страстотерпцах, чья ревность к Богу и дому Его и, кто знает, чьи небесные молитвы перед престолом Божиим сохранили Лавру и ее насельников от уничтожения. Натиск, а лучше сказать, погром Лавры, происшедший летом 1963 года, повторился еще раз в ноябре-декабре 1964 года (т.е. уже после снятия Хрущева) и продолжался, хотя и со слабеющей интенсивностью, до самого тысячелетнего юбилея Крещения Руси. В 1961 году в Почаевской Лавре было 140 монахов, через несколько лет их осталось только 35. И все же монастырь выстоял. В эпоху, когда храмы закрывались сотнями (были периоды, когда по стране было закрыто 150 церквей ежедневно), когда душили монастыри, когда не постеснялись превратить в музей даже великую Киево-Печерскую Лавру, колыбель древнерусского христианства, Почаев со всеми потерями, муками, избиениями, бесчестиями, даже убийствами, сумел выдержать многолетнюю осаду, хотя и находился вдалеке от всяких центров, в украинской "глубинке", иностранцами посещался мало и, должно быть, уже мысленно расталкивался и ставился на дележ любителями превращать храмы в зернохранилища, кинотеатры или колонии для малолетних преступников. В чем же дело? Вопрос этот, вероятно, не раз возникнет перед будущими историками, которые будут изучать историю Русской Церкви в нашем уходящем веке. Как мог тогда уцелеть Почаев? Мы не можем оценить силы молитв или заступничества Матери Божией; это входит в тайну Промысла, которую людям знать до конца не дано. Но говоря о человеческой стороне дела, следует прежде всего помянуть мужество и смиренную стойкость монахов, не уступавших, не принимавших покорно наглости творящегося над ними насилия. Почти все, кого выгоняли или с побоями выволакивали из Лавры, в конце концов возвращались. Был арестован даже наместник Лавры архимандрит Севастиан и долгое время провел под домашним арестом во Львове. И все же Лавра стояла. "Наши старички говорили: надо держаться, - рассказывал архимандрит Аппелий (Станкевич), имевший три судимости за то, что не хотел уходить из Лавры. - И мы держались. Хотя тогда никто и не думал, что Лавра останется". Лавра осталась, еще раз защищенная от враждебных сил покровом Матери Божией и верой живущих в ней молитвенников. Хотя, надо сказать, не было уже того сатанинского натиска на Церковь, что пришелся на первые четверть века после Октябрьского переворота. Гонители действовали, скорее, по инструкции, по бумажке, по телефонному распоряжению, чем но "вдохновению" и личной злобе, хотя всячески и распаляли себя. Если после революции налетчики на Церковь, как правило, хватали через край и делали больше того, что им приказывали, то в 60-е годы делали уже меньше и без души. "Я не от себя, мне приказано", - можно было слышать от рядовых милиционеров, а те высокие чиновники в Москве, куда насельники Лавры изредка добирались с жалобами, старались, как правило, со лживой, трусливой официальностью отправить их в другой кабинет. Были, конечно, "энтузиасты" гонений, садисты и насильники по природе, но были и те, в ком тайно подавала свой голос совесть, и их-то, наверное, было большинство. Конечно, и для монахов не прошло это время даром. Много было душевных потерь и физических мук, немало было потом и преждевременных смертей, не говоря уже об украденных часах молитвы. Один старый архимандрит, фронтовик с боевыми орденами, прошедший войну от Луцка до Берлина, сказал в разговоре с автором этих строк: "Я прошел всю войну, был под обстрелом много раз, был под бомбами, всякое видел, со смертью встречался сколько раз, но здесь я вам скажу точно, здесь было хуже. На сердце хуже было". В 1965 году на празднование обретения честных мощей преподобного Иова Лавру посетил митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен. Он подарил обители список с Владимирской иконы Богоматери, покровительницы Москвы. Этот дар был знаком или вестью о том, что Матерь Божия, явленная в Своих чудотворных иконах и простирающая Свой покров над Церковью, сбережет и Почаевскую Лавру, поможет ей выстоять, как помогла три века назад во время "агарянского нашествия".
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ НА ПОРОГЕ ТРЕТЬЕГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ
300 -летие избавления обители от турок (во время Збаражской войны 1675 года) праздновалось в Лавре с особым торжеством. В этот день 23 июля 1975 года она принимала у себя многих иерархов, клириков, паломников, богомольцев. Всенощное бдение совершалось с чтением акафиста перед чудотворным образом Почаевской Божией Матери. Народу собралось великое множество, нескончаемой чередой подходили верующие для елеопомазания. За Божественной литургией после чтения Евангелия митрополит Львовский и Тернопольский Николай огласил слово Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Пимена, в котором он благодарил всех за совместную молитву, поздравлял братию с праздником. И не звучала ли в этом традиционном поздравлении невысказанная радость о том, что Матерь Божия, столько раз отводившая беду от обители, уберегла ее вновь, защитив от долгой, утратившей былой напор, но еще не снятой в то время осады?... И все же Лавра продержалась, выстояла. Когда писался первый краткий вариант этих очерков, трудно было представить себе, что слово "коммунизм" как режим и повседневная реальность вскоре будет принадлежать истории. Еще стояла в скверике прямо напротив Лавры, под самым Успенским собором, повернувшаяся к пей спиной и указывающая рукой в уходящее за горизонт будущее, позолоченная статуя Ильича, нелепая, как и десятки тысяч ее копий, но источавшая по отношению к монастырю и ее богомольцам глухую угрозу. По-прежнему существовал жесткий зажим милиции, неусыпный контроль КГБ, как и подстегиваемый указаниями свыше произвол местных властей. Еще весной 1985 года представители высшей киевской власти вместе с самыми высокими чиновниками Всесоюзного Комитета Государственной Безопасности распорядились останавливать все автобусы, идущие к Лавре, чтобы люди не могли отпраздновать в ней Светлое Воскресение Христово. Мало того, что распорядились, - прибыли лично и наблюдали на местах, Дабы все было исполнено безо всяких поблажек. Лавра от этого не закрылась, но несколько тысяч человек лишились пасхального праздника. Но то было уже не гонение, а. скорее, слабая пародия на него. Со знанием сегодняшних дней можно сказать, что когда власть начинает действовать такими методами, долго ей уже не стоять. Правда, тогда это было ясно лишь немногим ясновидцам. Не так просто писать ее историю за те 20 с лишком лет, которые предшествовали распаду Советского Союза. Мало кто знает, что действительно происходило в то время в стране, хотя с- заведенным ритмом торжественно открывались съезды партии, шумно докладывалось о трудовых победах, проходили визиты глав государств, произносились речи, юбилеи шли за юбилеями, но все это было, по сути, не историей, но всего лишь хроникой безвременья. Настоящая история происходила за кулисами, в назревающем экономическом кризисе, росте сепаратизма и национализма, развале господствующей идеологам, бессмысленной и жестокой Афганском войне. Попытка сначала робким, а затем более решительным образом реформировать систему, предпринятая М.С. Горбачевым, вопреки воле и намерениям реформатора, быстро привела к ее концу. Вчера еще монолитная система вдруг оказалась ломкой, недужной и совсем не реформируемой. Выход Прибалтийских республик из состава СССР, выборы на Украине, проголосовавшей в 1991 году за свою независимость (и тем самым за полное отделение от Советского Союза), а затем Беловежские соглашения, заключенные в декабре 1991 между тремя президентами: белорусским, российским и украинским, положили конец существованию огромной страны, чье единство органически складывалось веками. Медленное умирание системы промыслительно совпало с возрождением Русского Православия. Тысячелетие Крещения Руси в 1988 году, широко отпразднованное не только в СССР, но и во всем христианском мире, если и не дало Церкви полноправной свободы, то, по крайней мере, чуть растопило лед вокруг нее. В Лавру в эти дни собрались многие тысячи паломников, Божественную литургию служил целый сонм иерархов во главе с Блаженнейшим Василием, митрополитом Варшавским и всея Польши. Но, помимо этих торжеств, первой ласточкой, оповестившей о весне в Почаеве, было разрешение на прописку молодых послушников и монахов, то, в чем власти отказывали уже десятки лет. Число монастырской братии вновь начало расти. Еще в середине 80-х годов в жизни Почаева произошло сближение с другим величайшим центром духовной и монашеской жизни древней и нынешней Руси - Троице-Сергиевой Лаврой. Численность почаевской братии в то время немного пополнилась за счет иноков Сергиевой обители. В то же время часть почаевских иноков ушла в другие монастыри, где как только представилась к тому возможность, приняла участие в их возрождении. В августе 1987 года Почаевскую Лавру посетил архиепископ Константинополя-Нового Рима и Вселенский Патриарх Димитрий I (1991). Здесь, у святынь Лавры. Вселенский Патриарх вместе со своей свитой совершил Божественную литургию, осмотрел монастырь, познакомился с жизнью иноков. Ещё раньше Лавру посетили предстоятель Японской Автономной Церкви, митрополит Феодосии. В 1975 году в день отдания Пасхи здесь служил Божественную литургию по пасхальному чину Блаженнейший Патриарх Румынский Юстиниан. Уже в те годы Почаевская Лавра становится одной из главных святынь православного мира, и эта ее роль будет, несомненно, возрастать с началом нового века и тысячелетия... 5 августа 1990 года Лавра отмечала 750-летие со дня своего основания. В этот день ее посетил новоизбранный Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, возглавивший праздничные торжества. Это было первым в истории посещением Московским Патриархом Почаевской Лавры. В это время по благословению наместника Лавры архимандрита Онуфрия (Березовского) (1988-1990) стали появляться первые печатные издания, рассказывающие о жизни обители, были открыты Свято-Духовский скит, а затем и воскресная школа, монахов стали приглашать для преподавания Закона Божия в местной средней школе, а детский хор на Богослужения в Лавре. В 1990 году был заново открыт Свято-Духовский скит, стоящий в двух километрах от Лавры. Основанный еще в конце XII-го века Почаевским Первоначальником Мефодием, он был закрыт в 1959 году. Почти полвека назад 4/17 июня 1950 года в нем произошло чудесное исцеление монахини Варвары (в миру Елены Константиновны Путятиной). 48 лет страдавшей параличом обеих ног. Она приехала из города Чкалова (ныне Оренбург), с трудом передвигаясь на двух костылях при помощи своей спутницы инокини Марии. Приложившись к копии чудотворного образа Почаевской Божией Матери, она тотчас смогла встать на свои больные ноги, и когда уезжала из скита, оставила там и костыли. Это исцеление было официально удостоверено подписями наместника Свято-Духовского скита иеромонаха Алфея (Романюка), иеросхимонаха Николая ( Гав-рика), который присутствовал при самом исцелении, а также самой монахиней Варварой, как и инокиней Марией. Сегодня здесь открыто три храма: Святого Духа, преп.Серафима Саровского и Всех Святых. В скиту 2 иеромонаха, один иеродиакон, а вместе с послушниками "население" его достигает 35 человек. Здесь круглосуточно читается Псалтирь о живых и усопших по запискам, подаваемым верующими. Восстановление скита идет полным ходом. Но свобода никогда не приносит только радости. Вместе с нею тотчас сразу возникли неожиданные трудности, открылись старые несведенные счеты, не обошли стороной и новые беды. Возникновение новых государств после распада монолитной страны, так или иначе сказавшееся на судьбах многих миллионов людей, не могло не задеть и Русской Православной Церкви на Украине. Прежде всего взорвалась мина, подложенная под нее Сталиным в 1946 году его методами ликвидации унии. В 1987 году греко-католическая Церковь вышла из подполья и начала сначала постепенно, затем стремительно, авралом, обвалом захватывать храмы и изгонять православных священников. Ни с одной из сторон не было сделано, к сожалению, ни малейшей попытки хоть как-то договориться. Тогдашний Экзарх Украинской Православной Церкви митрополит Филарет неоднократно провозглашал со всех амвонов, что "Греко-Католической Церкви не существует", а в доказательство этого тезиса вызывал ОМОН. Но время кулака и дубинки как "гарантов" свободы совести уже прошло, и подобные аргументы от ОМОНа в новых условиях только укрепляли позиции униатов. Играя на национализме и отвращении к коммунизму, виновным в котором признавались только "москали", они, сильные стойким перенесением гонений в течение четырех десятков лет, при первой же возможности перешли к военным действиям против Православия на Украине, которое, надо сказать, никак не ожидало этого натиска и. привыкнув к другим нападениям, совсем не было готово к нему. Одним из главных козырей стало обвинение всей Православной Церкви в том, что она была сообщницей сталинского террора. Ни с исторической, ни с моральной точки зрения подобное обвинение нельзя считать справедливым. Православие было такой же жертвой режима, как и все остальные религиозные общины, хотя в своих политических видах государство отводило ему особую роль. В 1946 году Православная Церковь не могла отказаться от отравленного сталинского ''подарка", и тем самым, как мы уже указывали, фактически помогла греко-католикам выжить. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно поинтересоваться статистикой. В 1988 году в канун Тысячелетия в Советском Союзе было 6893 православных прихода, из них более 4 тысяч приходилось на Украину, на всю Россию же - только 2062. Стоит вспомнить, что в больших российских городах, с миллионным населением и больше, было лишь по одному православному храму, что на огромных пространствах Сибири и русского Севера вообще не было никаких церквей, тогда как на Западной Украине (но не Восточной !) храм стоял почти в каждом селе. Униаты, начавшие мстить православным, по крайней мере, знали, что у них можно взять. Эти храмы не были осквернены, превращены в сараи или зернохранилища, брошены на поругание или сметены с лица земли. Униаты выставили требование - и в этом их, как правило, поддерживали новые местные власти - передачи им всех храмов, принадлежавших им до 1939 года, независимо от предпочтений прихожан. На это православные предъявили другое требование: передачи им всех храмов, построенных до 1596 года, когда православные церкви насильно стали отбираться в пользу униатов. В Тернополе, например, униатами были отобраны все храмы, в том числе и церковь, построенная в 1540 году. Православный архиепископ Тернопольский и Кременецкий Сергий (Генсицкий), после того, как его изгнали из храма Рождества Пресвятой Богородицы, на протяжении целого ряда лет был вынужден пользоваться лишь собственной домашней церковью, и все это происходило в городе, где до недавнего времени большинство населения было православным. После многих хлопот он добился лишь выделения клочка земли, на котором начинает возведение православного храма. Впрочем, надо сказать, что в конце 1980-х - начале 90-х годов сами униаты стали орудием совершенно нецерковных сил, использовавших их для насаждения своей политики. Эта буря пока не коснулась непосредственно Почаева, хотя она обрушилась на православные храмы, стоящие на всех окружающих его землях. Православная Церковь в Галиции и, отчасти, на Волыни была фактически разгромлена униатами. Другая беда, к сожалению, не обошедшая Лавру, как и все Православие на Украине, и оказавшаяся, возможно, гораздо худшей, именно потому, что пришла она не извне, а изнутри - это раскол в Украинской Православной Церкви. В октябре 1990 Архиерейским Собором Русской Православной Церкви была предоставлена Украинской Православной Церкви независимость и самостоятельность во всех делах внутреннего управления, подобно тому, как в 1918 году Поместный Собор РПЦ предоставил Православной Церкви на Украине автономию. Прежнее наименование "Украинский Экзархат" было отменено. Предстоятель Украинской Православной Церкви с этого времени избирается только украинским епископатом. Однако автономия 1990 года (как и предшествующая ей, предоставленная Поместным Собором РПЦ в 1918 году), имеющая строго канонические основания, не предотвратила появление "Украинской автокефальной православной церкви", возглавленной бывшим епископом Житомирским Иоанном Боднарчуком, которая была особенно активна как раз на Волыни, как и в Ровенской, Житомирской и Тернопольской областях. Мало того, в это время возникает еще и конфликт с митрополитом Филаретом (Денисенко), вначале связанный с его личной жизнью, не вполне согласной с монашескими обетами, а затем и с его уклонением в раскол. 2 апреля 1992 года на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви, состоявшемся в Москве, митрополит Филарет перед Крестом и Евангелием поклялся, что уйдет на покой. Вернувшись в Киев, он тотчас отказался от своих слов, заявив, что клятва у него была вырвана под давлением. После этого в мае того же года собор украинских епископов, состоявшийся в Харькове под руководством митрополита Никодима, сместил митр. Филарета с Киевской кафедры, запретил его в служении и избрал митрополита Владимира (Сабодана) предстоятелем Украинской Православной Церкви. Однако митр.Филарет отказался покинуть свою резиденцию, с помощью гражданской власти захватил Владимирский собор и ряд других церквей и забрал все денежные средства, принадлежащие Киевской митрополии, с ее счетов. Так начался этот раскол, который привел не только к запрещению Филарета в служении, но и к лишению его митрополичьего сана, монашества и к последующему анафематствованию его, после того, как Филарет стал сначала местоблюстителем, а затем и лжепатриархом объявленной им ''Украинской православной церкви - Киевский патриархат". "Неканоничным" оказался не только образ жизни бывшего митрополита, а ныне Михаила Антоновича Денисенко, находящегося под анафемой той Церкви, в которой он был когда-то крещен, пострижен в монашество, а затем получил сан митрополита, но и самочинно созданный им "Киевский патриархат". Раскол произошел якобы во имя автокефалии, идея которой стояла на повестке дня и в дни независимости Украины в 1918 году, и во время немецкой оккупации. Практически, в реальных повседневных делах, во всей своей деятельности, автономия и автокефалия отличны друг от друга лишь на словах, ибо Украинская Православная Церковь, входящая в юрисдикцию Московского Патриархата, совершенно самостоятельна в своих решениях. Всякая автокефальная Церковь должна получить ее законным путем от Матери-Церкви; любое другое сообщество, притязающее быть и провозглашающее себя автокефалией, но никем не признанное, ни с кем из канонических Православных Церквей не находящееся в молитвенном и евхаристическом общении, с точки зрения православной экклезиологии, Церковью вообще не может считаться. "Киевский патриархат" пытался найти опору у Святейшего Патриарха Вселенского Варфоломея, однако Патриарх Варфоломей неоднократно заявлял, что ни он, как и никто в православном мире, М. А. Денисенко ни митрополитом, ни тем более "патриархом Киевским", не считает и группировку его Церковью не признает. К сожалению, силы, стоящие за этой группировкой, меньше всего думают о православных канонах, как и вообще о вере и ее двухтысячелетнем Предании, их заботит лишь украинизация Богослужения, та украинизация, первым гонителем которой и был Филарет во время всего своего "советского" периода. "Большой раскол" в Киеве докатился и до Почаева. И главным проводником его выступил сам Наместник Лавры Иаков (Панчук), возведенный в сан епископа Синодом Русской Православной Церкви в 1990 году. На протяжении нескольких месяцев Иаков вел закулисную работу по обработке братии, абсолютное большинство которой были украинцами, взывая к их националистическим чувствам ("Мы, мол, живем не в Риме, не в России, будем петь и читать по-украински"), производя "кадровые перестановки", подбирая нужных ему людей и избавляясь от ненужных. На сторону вл. Иакова стали благочинный о. Петр (Петрусь) и регент Антоний Ярый, за которым пошла и часть хора. Но в целом братия сохранила верность Матери-Церкви и не приняла замену церковнославянского языка, на котором молились сонмы православных святых, на украинский. Постепенно созревавший конфликт достиг своего апогея на праздник Вознесения 1992 года, когда Иаков самовольно стал поминать Патриарха Константинопольского (безо всякого указания на то с его стороны), низложенного Филарета и Президента Кравчука. После литургии во время обеда в трапезной братия потребовала у о.Наместника объяснить эти нововведения, однако единственным вразумительным его ответом была угроза вызвать ОМОН. Ночью братия ударила в набат, вошла в покои Иакова вместе с группой богомольцев и сдержанно, твердо, без насилия, с торжественным пением "Достойно есть" выпроводила учредителя раскола из стен монастыря. Вскоре после этого Панчук был лишен сана законной церковной властью, а затем попал и под анафему, изреченную на его нынешнего шефа и сораскольника М. А. Денисенко. Сам Денисенко, как всегда окруженный боевиками, тоже попытался однажды проникнуть в Лавру, но был остановлен местным населением у самого подножия горы Почаевской. Новым наместником Лавры был избран иеромонах Феодор (Гаюн), в том же 1992 году на праздник Почаевской Божией Матери возведенный в сан епископа. Последняя буря, угрожавшая Почаеву в уходящем столетии, как будто миновала. Постепенно стала восстанавливаться нормальная жизнь Лавры. Новые украинские власти, хотя и медленно, мало-помалу стали возвращать прежде отобранное у нее достояние. За последние годы ей были возвращены часть ее угодий, сады и некоторые монастырские здания. Бывшему музею атеизма, еще недавно пытавшемуся бросить вызов Лавре с подножья горы Почаевской, пришлось уступить место Богословской школе, преобразованной затем в Духовную семинарию, где в общей сложности учится сегодня около 150 человек. Бывшая психиатрическая больница перестраивается под гостиницу, которая сможет одновременно принимать более 200 паломников. Это немного, если учесть те огромные наплывы народа, которые бывают здесь по праздникам. Есть, однако, надежда, что в скором времени Лавра сможет принять всех, кто приезжает сюда в чаянии исцеления и для того, чтобы поклониться Лаврским святыням. В 1997 году владыка Феодор был переведен на Каменец-Подольскую епископскую кафедру, и братия избрала своим наместником архимандрита Владимира. Сразу же после его избрания произошло важное изменение в статусе монастыря: он стал ставропигиальным, т.е. подчиненным власти только Блаженнейшего митрополита Киевского Владимира. С приходом нового наместника в Лавре начался новый наиболее интенсивный этап ремонтных и строительных работ: здесь и обновление Успенского собора, и реставрация колокольни, и вымощенный двор перед Троицким собором... Здесь и восстановление гостиницы, и возведение двух мельниц, и устроение монастырского сада и пасеки, и открытие различных мастерских, бетонирование дороги, и проведение газа, и строительство пекарни, электростанции, прачечной, коровника, котельной, гаражей... К 2000-летию Рождества Христова на лаврском дворе была построена и освящена новая часовня. Ежедневно в Лавре трудится не менее сотни рабочих (немаловажный фактор при нынешней безработице). В некоторых ремонтных работах принимает участие и государство, но участие это началось лишь недавно, после посещения Лавры Президентом Украины Л. Д. Кучмой в январе 1999 года. Воспитанники семинарии разносят пищу по домам наиболее нуждающимся, немощным помогают заготавливать дрова и уголь на зиму... Каждый, кто оказывается в наши дни на монастырской территории, сразу замечает, что вокруг кипит работа. Но вся эта работа производится вокруг того главного труда, который совершается здесь, оставаясь всегда невидимым, хотя только ради него и существует монастырь. Это труд души, это изменение ума и сердца, которое достигается прежде всего молитвой, покаянием, памятью смертной, стяжанием мира, радостью богообщения, поиском "лица Божия". "Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе" (1 Фесс. 5, 16-18). Не для исполнения ли этого апостольского завета избирают люди узкий путь монашеский?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ "ОБЪЯТИЯ ОТЧА" Лавра просыпается рано, как правило, затемно: в половине пятого утра по коридору братского корпуса проходит дежурный и звоном колокольчика будит иноков на молитву. Молитвенному труду или молитвенному художеству посвятили себя те, кто живет в этих стенах, и они отдают ему много часов в сутки. Цель этого труда неизменна - очищение души своей непрестанным покаянием, приготовление ее ко встрече с Отцом Небесным и Судией всех людей. В пять часов утра в Успенском соборе начинают читать полунощницу. Служба эта, которая обычно служится только в монастырях, состоит из 17-ой кафизмы (118 псалма), утреннего молитвенного правила, основу которого составляет благодарение Богу за неизреченную Его милость к грешникам и за свет нового дня, а также воспоминание о Страшном Суде, когда поется тропарь: ''Се, Жених грядет в полунощи, и блажен раб, его же обрящет бдяща...", и другие. Полунощница длится три четверти часа. Сразу же после нее начинается чтение акафиста перед Чудотворным образом Почаевской Божией Матери. В шесть часов в Пещерной церкви начинается чтение часов, а после них служится ранняя литургия. В праздничные дни она совершается в соборах, чаще всего в Троицком. Ещё не кончилась литургия, как перед мощами преподобного Иова начинается чтение другого акафиста, после которого иноки и богомольцы прикладываются к мощам. Затем братия вновь возвращается в Успенский собор; перед поздней литургией, которая начинается в девять утра, все монахи, кроме тех, кому предстоит сегодня совершать Евхаристию, испивают по ковшику воды от Святой Стопы. Таким образом, каждый день в Лавре начинается для ее насельников с молитвенного общения и соприкосновения с тремя ее главными святынями: Чудотворной иконой, мощами преподобного Иова. Цельбоносной Стопой. После второй литургии исполняются различные требы, пришедшими в Лавру богомольцами заказываются молебны, водосвятия, акафисты, панихиды.-Обычно во время литургии, а также во время вечерних Богослужений в храмах принимается индивидуальная исповедь. Около часу дня (если это обычный день) в коридорах вновь раздается колокольчик: братия созывается на обед. Это первая трапеза дня: в Почаевской Лавре не принято завтракать. Если же день праздничный, обед происходит на час позже. Обедают иноки в трапезной Варваринской церкви, и всякая трапеза, как заведено, начинается с общей молитвы и благословения ее одним из монахов, имеющих иерейский сан. Во время трапезы на церковнославянском языке читаются жития святых, которых Церковь молитвенно вспоминает в этот день, а в дни воскресные и праздничные - поучения на данный праздник и толкование Евангелия дня. После обеда некоторые из насельников Лавры свободны, другие отправляются на послушания; кроме молитвы и Богослужения у каждого здесь еще много дел и обязанностей. Расскажем вкратце о главных из них. Административная и законодательная жизнь монастыря находится в ведении Наместника; вместе с Духовным Собором он следит за ходом жизни всей Лавры, под его контролем находятся все события, которые происходят в ее стенах, все послушания, которые здесь исполняются. Эта самая высокая должность в обители обычно доверяется человеку, умеющему сочетать руководство духовной жизнью со многими практическими, хозяйственными и организационными навыками. Нынешним Наместником Почаевской Лавры является архимандрит Владимир. Внутренний распорядок Лавры, распределение монашеских послушаний, наблюдение за их исполнением - все это входит в обязанности благочинного. Весь порядок Богослужений, требующий распределения священнослужителей на них и обеспечения их необходимым облачением, находится в ведении ризничего. За выполнением богослужебных указаний, за правильным прохождением службы наблюдает уставщик. За духовной жизнью иноков следит братский духовник, который принимает их исповедь. На это послушание обычно назначаются старшие священники, обладающие большим духовным и жизненным опытом. За клиросное послушание отвечает регент. От регента, так же как и от тех, кто поет на клиросе (певчих или клирошан), требуются хорошие музыкальные данные. К Чудотворному образу Почаевской Божией Матери, к Цельбоносной Стопе, к мощам преподобного Иова, как мы уже говорили, назначаются монахи: киотный, стопочный, блюститель мощей. В отличие от традиционных послушаний, эти должности существуют только в Почаевской Лавре. Всякий монастырь - это прежде всего большая иноческая семья, которая живет в большом общем доме. Эту семью нужно накормить и одеть, о доме необходимо заботиться. Хозяйство Лавры ведет снопом и его помощник. Финансовой частью ведают бухгалтер и казначей. Трапезной управляет заведующий. Запасы продуктов находятся в ведении келаря. У Лавры есть также свои экскурсоводы, равно как и свой библиотекарь, звонарь, просфорник, привратник. Некоторые иноки трудятся на кухне, другие в иконной лавке, третьи - за свечным ящиком; послушание есть у каждого, а у некоторых их даже два или три. Священноиноки, занятые на послушаниях наиболее важных (Наместник, благочинный, духовник Лавры, ризничий, эконом, казначей, бухгалтер), образуют Духовный Собор Почаевской Лавры. Помимо послушаний постоянных, существуют и временные. К таковым прежде всего относится послушание седмичншо. Седмичным называется иеромонах, который служит данную неделю, - он совершает литургию, благословляет стол за трапезой, возглавляет весь круг суточного Богослужения, включая даже молитвы утренние и вечерние. С седмичного полностью или частично снимаются его обычные обязанности; сейчас он выступает в самом главном своем качестве - священнослужителя. В 5 часов вечера иноки вновь собираются в храм; теперь здесь начинается вечерня, за которой следует утреня. В будние дни Богослужение заканчивается в начале девятого, в праздничные, когда совершается всенощная - в десять, одиннадцать, иногда и позже. Иногда братия едва успевает поужинать до двенадцати ночи. Во время ужина прочитываются по-славянски поучения из Святых Отцов. Если день не праздничный, в Успенском соборе читается еще VI монашеское вечернее правило. Оно состоит из малого повечерия, двух канонов: одного - Божией Матери, другого - Ангелу Хранителю и обычных вечерних молитв. Длится это правило один час: с девяти до десяти вечера. В 10 часов все расходятся по келиям, однако, на этом молитвенный труд инока еще не кончается. Каждый читает в своем уединении еще свое, установленное для него духовником келейное правило. Оно состоит, обычно, из канонов, акафистов, кафизм - что кому по сердцу, сколько кому по силам. Особенно большое правило читается седмичным: завтра он должен будет служить и приступить к Таинству Тела и Крови Господней. На следующий день (если это не праздник и не воскресенье) у дверей инока в половине пятого вновь раздается звонок колокольчика. Помимо этих обычных служб но вторникам, после вечернего правила у мощей Преподобного читается братский акафист, по пятницам вечером, после утрени, служится соборная панихида, в субботу в день поминовения усопших на братском кладбище по полному чину отправляется заупокойная служба. Такова повседневная жизнь инока Почаевской Лавры. Уже простое перечисление Богослужений должно навести нас на мысль, что такая жизнь требует постоянного внимания, духовного бодрствования, сосредоточения, усилия - всего того, что требуется для молитвенного труда. Цель этого труда - очищение и преображение всего человеческого существа, когда душа становится легкой и радостной, молитва - непрестанной. Разумеется, цели такой достигают очень и очень немногие. Но на пути к ней есть многие ступени, как "в доме Отца обители многие суть''. На пути к ней протекает вся жизнь монаха - в служении Богу, в доверии Богу, как бы в "объятиях Отчих". Так говорит стихира, которая поется при пострижении инока: "Объятия Отча отверсти ми потщися..." Но посвятив себя молитвенному деланию, инок служит не только себе. Преподобный Иоанн Лествичник говорил: "Свет для мирян - монах, свет для монахов - Ангел". Вот почему тысячи мирян сегодня, как и много веков назад, тянутся к монастырю как к некому средоточию духовной жизни, вот почему хоть недолго стремятся побыть они у этого очага душевного мира и благодати Божией. "Стяжи Дух Мирен, - говорит величайший русский святой Серафим Саровский, - и тысячи вокруг тебя спасутся". " Сколько духовного запаса для удовлетворения своих нужд и своей духовной нищеты выносят отсюда эти тысячи, - писал один видный историк русской Церкви, - сколько духовного врачевания для своих скорбей и болезней получают они, помолившись в монастырском храме, среди благолепной монастырской службы, или выслушав простое, краткое, но сильное благодатию слово подвижника старца, или просто только побывав среди монастырской обстановки, так не похожей на мирскую сутолоку, знает один Бог; но святой Иоанн Златоуст не напрасно сказал, что, побывав в храмине, где варится миро, нельзя выйти из нее не благоуханным ".
ПРАВОСЛАВНЫЕ НАМЕСТНИКИ ПОЧАЕВСКОЙ ЛАВРЫ И ЕЕ АРХИМАНДРИТЫ
2. Преподобный Иов, игумен Почаевский - 1604-1648. 3. Самуил (Добрянокий) - 1648-1658. 4. Дорофей (Третьякович) - 1658-1659. 5. Досифей - 1659-1666. 6. Ефрем (Шацкий) - 1666-1668. 7. Софроний (Подчаевский) - 1668-1669. 8. Каллист (Мековский) - 1669-1675. 9. Феодосий (Левицкий) -1675-1683. 10. Иосиф (Добромирский) - (1675) 1683-1689. 11. Кассиан (Рыбчинский) - 1689-1690. 12. Евфимий (Моравский) - 1690-1693. 13. Иннокентий (Ягельницкий) - 1693. 14. Иакинф (Жуковский) - 1693-1699. 15. Иосиф (Саевич) - 1699-1711. 16. Лука (Палеховский) - 1711-1714. 17. Юстиниан (Радзнкевич) - 1714-1715. 18. Арсений (Качеровский) -1715-1716. 19. Пахомий (Заблоцкий) - 1716-1720. 20. Гедеон (Левицкий) - 1720. 1. Антоний (Рафалъский) - 1832-1834. 2. Григорий (Немоловский) - 1834-1848. 3. Неофит (Лелннович) -1848-1860. 4. Архимандрит Амвросий (Лотоцкип) -1860-1865. 5. Архимандрит Феодосии - 1865-1868. 6. Архимандрит Павел - июль 1868-декабрь 1868. 7. Архимандрит Михаил - 1868-1871. 8. Архимандрит Смарагд - 1871-1872. г./ 9. Архимандрит Иоанн (Якубович) - 1872-1883. 10. Архимандрит Геронтий - 1883-1884. 11. Архимандрит Валентин - 1884-1886. 12. Архимандрит Модест (Комиссаревский) - 1886-1891. 13. Архимандрит Ириней - 1891-1895. 14. Архимандрит Филарет - 1895-1900. 15. Архимандрит Амвросий - 1900-1905. 16. Архимандрит Тимолай - 1905-1912. 17. Архимандрит Паисий - 1912-1920. 18. Архимандрит Дамаскин (Малюта) - 1920-1931. 19. Архимандрит Паисий - 1931 (повторно). 20. Архимандрит Никодим - 1931-1932. 21. Архимандрит Пантелеймон (Рудык) - 1931-1940. 22. Архимандрит Панкратий - 1941-1943. 23. Архимандрит Панкратий (Кашперук) - 1943-1946. 24. Архимандрит Елисей - 1946. 25. Архимандрит Иосиф - 1946-1950. 26. Архимандрит Иннокентий (Леоферов) - 1950-1953. 27. Архимандрит Севастьян (Пилипчук) - 1953-1962. 28. Игумен Варфоломей (Бабяк) - 1962-1964. 29. Архимандрит Августин (Шкварко) - 1964-1970. 30. Архимандрит Самуил (Волынец) - 1971-1974. 31. Архимандрит Иаков (Панчук) - 1974-1982. 32. Архимандрит Николай (Шкрумко) - 1982-1985. 33. Архимандрит Марк (Петровцы) - 1985-1988. 34. Архимандрит Онуфрий (Березовский) - 1988-1990. 35. Епископ Иаков (Панчук) - 1990-1992. 36. Епископ Феодор (Гаюн) - 1992-1996. 37. Архимандрит Владимир (Мороз) - 1996 -
Материалы с сайта : pochaev.org.ua |
|
|
|
© palomnikk |